Игорь Лебединский
Джордж Алек Эффинджер
Поцелуй изгнания
Москва: Центрполиграф, 1997. — 432 с. Пер. с англ. Н.Некрасовой — (Серия «Стальная Мечта»). 10 000 экз. (n)
Киберпанк киберпанку рознь. Эффинджер пошел другим путем. Итак, после вживления в мозг проводов его герои обзаводятся электронными приставками: «модиками» и «дэдди» — которые заменяют настоящие личности. Хочешь стать известнейшим сыщиком, величайшим обольстителем или полным идиотом? Или же тебе нужно избавиться от субъективных ощущений голода, холода, жажды и общего истощения организма? Нет ничего проще!
Для своего героя Марида Одрана, известного читателям по роману «Когда под ногами бездна», автор создает пестрый мир Востока, где традиционные арабские представления и ценности мирно, хотя и не всегда, соседствуют с новейшими технологиями. Но, увы, никому еще не удалось изменить природу Homo Sapiens'a. Марида окружают мародерствующие христиане, мародерствующие иудеи и язычники-негры, тоже, кстати, мародерствующие. Мир вокруг стремительно распадается на ингредиенты: средний срок жизни новой страны короче, чем жизнь одного поколения ее граждан. И настоящая власть принадлежит не принцам или президентам, а «крестным отцам» мафий.
Марид Одран добирается до вершины этого жестко иерархизированного общества. Но чем выше забрался, тем больнее падать, и герою приходится начинать с нуля. Выбраться из раскаленной пустыни, где тебя бросили медленно умирать от жажды, совершить долгожданный хадж, вернуться назад и покарать врагов.
Как и следовало ожидать, со всеми задачами Марид справляется блестяще. Поистине, в беспощадном мире будущего выжить сможет лишь сильнейший, хитрейший, самый клыкастый и беспринципный. Что ж, Эффинджер блестяще выписал мир будущего, к которому мы, похоже, движемся семимильными шагами…
Константин Миньяр
Прямой разговор
Евгений Лукин
«К сатире отношусь с подозрением…»
На откровенные вопросы читателей не менее откровенно отвечает один из популярнейших российских писателей-фантастов.
— Если бы Вы защищали честь фантастики на каком-либо процессе, то какими пятью книгами разных авторов Вы доказали бы ее необходимость и актуальность? (А. Питиримов, с. Швариха)
— Назвать пять любимых книг нетрудно, однако в вопросе я вижу некую подковырку. Мне предлагают защищать фантастику на каком-то непонятном процессе. Предупреждаю сразу: адвокат из меня — как из валенка мортира. А кроме того, уж больно зловещая предложена ситуация, вы не находите? Во-первых, где слушается дело? У нас?.. Спасибо, уже судили. И фантастику, и фантастов. Судили, сажали, из городов выгоняли — причем, не так давно. Второе: кто обвинитель? Если государство — сразу можно сушить сухари. Ну а если какие-нибудь там литературоведы, то это еще куда ни шло… Хотя чья бы корова мычала! Пусть сначала сами докажут необходимость литературы как таковой. Пока что несомненно одно: литература нужна для оправдания лженауки, именуемой литературоведением. Остальное весьма сомнительно… Однако податься некуда, попробую… Значит, я адвокат (мантия, парик), и задача моя — привести такие пять примеров, чтобы прокурор-литературовед лишился дара речи и ничего бы не смог возразить… Поехали! «Божественная комедия» Данте. Любая книга Гофмана. Практически весь Гоголь. «Двойник» Достоевского. Ну и напоследок — «Война и мир» графа Толстого. Прекрасный историко-фантастический роман! (Прокурора выносят в беспамятстве.)
— В Ваших произведениях остро чувствуется социальная сатира. Это стиль творчества — или жизнь заставляет смеяться, чтобы не плакать?
— К сатире отношусь с большим подозрением. Если верить учебникам, она только и занимается тем, что беспощадно кого-то бичует. Видит Бог, я никогда не находил очарования в подобном занятии, да и слава маркиза де Сада меня не привлекает. И тем не менее еще в восьмидесятых, когда мы с Любовью Лукиной имели дерзость принести написанные в соавторстве рассказики в редакцию местной газеты, творчество наше было квалифицировано именно как сатира на советскую действительность. Потом времена изменились, и то, что раньше считалось сатирой, показалось мягким незлобивым юмором. Мне вот, например, думается, что особой злости (или, скажем, беспощадного бичевания) в наших рассказах и повестях никогда не было. Юмор — да, а вот что касается сатиры — позвольте усомниться. Кстати, когда редактор издательства посоветовал нам в связи с новыми веяниями кое-что «социально заострить», Любовь Лукина ответила так: «А нам, знаете, все равно: что застой, что перестройка. Как писали, так и пишем». Могу лишь повторить эти ее слова, только уже, увы, в единственном числе: «Как писал, так и пишу». Но если в писанине моей снова начинают видеть сатиру, то это, согласитесь, симптом тревожный. Как-то сразу повеяло восьмидесятыми.
— В ответах на вопросы читателя А.Столяров назвал своего героя «Человеком Несчастливым». Как бы Вы охарактеризовали своего героя? (Г. Фатеев, г. Марлинск)
— Я бы охарактеризовал его как «Человека Слабого», не будь это тавтологией. Раз человек, то, стало быть, слаб, и никуда тут не денешься. Что же касается так называемого «Человека Сильного», то это уже не тавтология. Это оксюморон, сочетание взаимоисключающих слов. Не бывает таких людей. Я, во всяком случае, не встречал. И все же легенда о сильном человеке продолжает будоражить и читателей, и зрителей. («Да, суперменов нет, но какие они душки!..»)
Подозреваю, что во всем виноваты классицисты. Это они от великого ума первыми придумали, что положительный герой должен состоять из положительных качеств, а отрицательный, соответственно, из отрицательных. Пришедшие им на смену романтики все опровергли, кроме самого рецепта. Их романтический герой состоял из романтических качеств. Натуралисты отринули было напрочь схему в целом, но тут, увы, грянул соцреализм, и все вернулось на круги своя. Когда Лев Толстой впрямую заявил, что любое человеческое достоинство состоит из крохотных недостатков (и наоборот!), все так и ахнули, хотя впервые это было сказано чуть ли не за две тысячи лет до Толстого. Возьмем апостола Петра, как он описан в Евангелии. Несомненно, положительный герой. И какие же у него достоинства? Неграмотен, бестолков, неуверен в себе, трусоват. И это тот самый камень, на котором будет воздвигнута вера? Представьте себе, да. Петр — человек, Петр — слаб, но другого камня нет и не будет. А чтобы все стало ясно до конца, давайте заодно припомним качества Иуды Искариота, опять-таки по Евангелию. Умен, расчетлив, храбр (бросил сребреники чуть ли не в морду первосвященнику), вдобавок совестлив (раскаялся и от отчаяния покончил с собой). Сплошь из достоинств.