Почва под ногами была неровной, каждый кустик полыни казался похожим и не похожим на другой. Следуя за койотом, девочка вышла из тени скал; невысоко поднявшееся солнце ослепило ее левый глаз. Сразу же все тело, до самых костей, охватило теплом. Ночной воздух, которым было так трудно дышать, становился мягче и легче.
Она шла за койотом вдоль края оврага; тени укорачивались, солнце прогревало спину. Вскоре койот стал спускаться по склону, девочка пробиралась за ним сквозь ивовые заросли. Вышли к небольшому ручью в широком песчаном русле и напились из него.
Койот пересек ручей, но не шумно, с плеском, как собака, а аккуратно и тихо, словно кошка. Девочка помедлила, помня, что мокрая обувь натирает ноги, затем перешла вброд, стараясь шагать как можно шире. Правая рука, которую она не отнимала от глаза, болела.
— Мне нужна повязка, — сказала она койоту. Зверь поднял голову, но не ответил. Он лежал, вытянув ноги, глядя на воду. Отдыхал, но был настороже. Девочка села рядом на прогретый песок и попыталась убрать руку от глаза, но запекшаяся кровь склеила пальцы и кожу. Отдирая руку, не могла сдержать стона. Боль была не сильная, но девочка испугалась. Койот подошел ближе и ткнулся длинной мордой ей в лицо. Она ощутила резкий запах зверя. Он принялся лизать ужасное, болезненное, слепое место, аккуратно очищая его закрученным, сильным, влажным языком, пока девочка не вздохнула с облегчением. Голова ее почти прижалась к серо-желтым ребрам, и она разглядела твердые соски и белый мех брюха. Обняла койотиху и погладила жесткую звериную шкуру на спине и боках.
— Все в порядке, — сказала койотиха, — пошли!
И двинулась вперед, не оглядываясь. Девочка с трудом поднялась и побрела за ней.
— Куда мы идем? — спросила она, и койотиха, труся вдоль берега ручья, ответила:
— Вдоль берега ручья…
Наверное, на какое-то время девочка заснула на ходу — было ощущение, что очнувшись, она обнаружила, будто все еще идет, но в каком-то другом месте. Она не знала, каким образом отличила одно место от другого. Они, действительно, шли вдоль ручья, хотя берега его стали ниже. Кругом росла все та же полынь. Глаз — здоровый глаз — явно отдохнул. Другой все еще болел. Но не так сильно. И что толку думать о нем… Но где же койотиха?
Девочка остановилась. Холодная пропасть, в которую упал самолет, разверзлась снова, и она начала падать. Тоненько вскрикнула и услышала:
— Обернись!
Она оглянулась. Увидела койотиху, глодавшую наполовину высохший костяк вороны, увидела черные перья, прилипшие к черным губам и узкой челюсти.
И увидела дочерна загорелую женщину, стоявшую на коленях у костра и сыпавшую что-то в конический котелок. Услышала, как булькает кипящая вода в котелке, хотя он стоял не на огне, а на камнях. Волосы женщины, желтые с сединой, на затылке были стянуты шнурком. Босые подошвы — грязные и твердые, как подметки, но подъем ноги высокий, а пальцы лежат ровным полукружьем. На женщине были джинсы и старенькая белая рубаха. Обернувшись к девочке, она крикнула:
— Иди есть!
Девочка медленно подошла к огню, присела на корточки. Она уже не падала, но чувствовала себя пустой и невесомой, язык ворочался во рту, как деревяшка.
Теперь Койотиха дула в котелок — или горшок, или корзинку. Залезла туда двумя пальцами и быстро отдернула руку, тряся пальцами и приговаривая:
— А, черт! Почему у меня никогда нет ложки? — Сорвала засохший побег полыни, сунула в горшок, облизнула. И сказала протяжно:
— О-о-о! Ешь!
Девочка придвинулась ближе, оторвала ветку полыни, обмакнула в содержимое горшка. Розовая комковатая кашица прилипла к ветке. Девочка лизнула. Кашица была сочная и вкусная.
Она много раз совала ветку в горшок и облизывала. Наконец спросила:
— Что это?
— Еда. Сушеная лососина, — ответила Койотиха. — Ешь, остынет. — Снова погрузила два пальца в кашицу, на этот раз вытащила изрядную порцию и принялась аккуратно есть.
Девочка последовала ее примеру, но вымазала весь подбородок. Это — как палочки для еды, нужна тренировка. Они по очереди черпали из котелка, пока не съели все, только на дне осталось три камня. Они облизали и камни. Койотиха вылизала горшок-корзинку, сполоснула в ручье и водрузила себе на голову. Получилась отличная конусообразная шляпа. Койотиха стянула с себя джинсы.
— Писай в костер! — крикнула она и, широко расставив ноги, сама принялась за дело. — Ага, пар идет по ногам!
Девочка в смущении подумала, что и ей полагается поступить так же, но не захотела и осталась на месте. Полуголая Койотиха принялась танцевать вокруг почти залитого костра, высоко вскидывая длинные худые ноги и припевая:
Натянула джинсы. Девочка старательно засыпала тлеющий костер песком. Койотиха наблюдала за ней.
— Это про тебя? — спросила она. — Ты Бизоненок? А что случилось со всем остальным?
— С остальным — у меня? — Девочка тревожно осмотрела свои руки и ноги.
— С твоей родней.
— A-а. Мама уехала с Бобби, моим младшим братом, и дядей Нормом. Он еще не настоящий дядя. И когда мистер Майкле полетел сюда, то взял меня с собой, к моему отцу, в Каньонвилл. А Линда — это моя мачеха — сказала, что пусть я побуду у них летом, а там посмотрим. Но самолет…
Девочка замолчала, лицо ее сначала налилось краской, затем сделалось пепельно-бледным. Койотиха с интересом смотрела на нее.
— Ой, — прошептала девочка, — ой… мистер Майкле… он, должно быть…
— Пошли, — сказала Койотиха и пустилась в путь.
— Мне нужно вернуться… — со слезами в голосе сказала девочка.
— Чего ради? — Койотиха было остановилась, но тут же прибавила шагу. — Пойдем, Малышок! — она произнесла это как имя; возможно, так произносят койоты ее имя — Майра.
Девочка совсем смутилась и в отчаянии попыталась возразить, но двинулась следом.
— Куда мы идем? И вообще, где мы? Где?
— Это мой край, — с достоинством ответила Койотиха, медленно, широким движением руки обводя горизонт. — Я создала его. Каждый чертов куст полыни.
Они пошли дальше. Тени скал и кустарников снова начали вытягиваться. Походка у Койотихи была легкая, но шагала она широко; девочка изо всех сил старалась не отставать. Они оставили русло ручья и двинулись вверх по пологому неровному склону; вдалеке, на фоне неба, склон переходил в скальную гряду. Тут и там стояли темные деревья, это был лес, который люди называют можжевеловым. Поросль между стволами была куда гуще древесного леса. Кусты можжевельника, которые они миновали, пахли резко — кошачьей мочой, как говорили ребята в школе, — но девочке нравился их запах. Этот запах помогал проснуться. Она сорвала с куста ягоду и положила в рот, но тут же выплюнула. Боль снова начала подступать — темными волнами; девочка спотыкалась. Вдруг поняла, что сидит на земле. Попробовала встать, но почувствовала, что ноги дрожат и не слушаются. В страхе и смущении она заплакала.
— Мы пришли домой! — крикнула с вершины холма Койотиха.
Девочка посмотрела на нее одним заплаканным глазом и увидела полынь, можжевельник, бурьян, скальную гряду. Издалека, сквозь сумерки, доносился лай койотов. Под скальной грядой был виден городок — некрашеные дощатые дома и лачуги. Было слышно, как Койотиха снова зовет ее:
— Давай, малыш! Давай, мы уже пришли.
Она так и не смогла встать на ноги и попыталась идти на четвереньках, поползла по склону к домикам под скальной грядой. Много не проползла — ее вышли встречать. Пришли одни дети; по крайней мере, так показалось в первый момент. Потом она поняла, что большинство из них были взрослыми, только маленького роста; крепкого сложения, толстые, но с изящными, тонкими ручками и ножками. Глаза у них были блестящие. Несколько женщин помогли девочке подняться на ноги и повели, приговаривая: «Это недалеко, сейчас дойдем». В домах горел свет, видны были яркие прямоугольники дверных проемов, свет пробивался и из широких щелей между досками. В теплом воздухе сладко пахло дымом. Коротышки все время тихонько переговаривались и смеялись.