Джонсон наполнил водой чайник и поставил его на электроконфорку. Вода сразу же закипела, и он вылил ее в кружку, в которую был вставлен сверху конусный фильтр с каким-то темно-коричневым порошком.
— Хочешь кофе, малыш? Настоящий, земной, не подделка. «Ох уж мне эти земляне с их «настоящим кофе», — подумал я.
— Нет, спасибо.
Держа в руках кружку, над которой поднимался пар, Джонсон повернулся ко мне. Рядом с кроватью стоял стул, сиденье которого было завалено конвертами, почтовыми цилиндрами, исчерканными бумагами и информационными кассетами. Когда Джонсон наклонился, чтобы сбросить их на пол и освободить мне место, «Стелла» внезапно накренилась, и горячий кофе выплеснулся ему на голые колени.
— Дьявол!.. — взревел Джонсон, хватая с пола рубашку и вытирая ошпаренные ноги. Покончив с этим, он плюхнулся на кровать и указал мне на стул.
— Садись.
— Вас это не беспокоит? — спросил я, продолжая стоять.
— Что именно?
— Эта качка.
Джонсон глотнул из кружки.
— Горячий… — Он затряс головой, напоминая старого льва. — Я ее даже не заметил, малыш, и знаешь, почему? Я работал!
— Вы начали новый роман?
— Вот именно, малыш! Новый роман, представляешь?… Я и сам еще в это не верю, но сегодня утром, как только проснулся, я подумал об этом рыжем ублюдке и сказал себе: кажется, у меня есть подходящий отрицательный герой. Короче, я засел за работу, и будь я проклят, если у меня не получился превосходный эпизод. — Повернувшись, он показал на аккуратную шеренгу пустых бутылок под раковиной. — Видишь? Я сам вылил все виски в умывальник. Теперь меня не остановить: я напишу свою вторую книгу, и читателей ждет такая книга, что все они просто попадают на свои жирные задницы. Они разревутся как дети! И тогда уж никто не посмеет сказать, будто старик Джонсон исписался!
— Очень рад, — сказал я. — Честное слово — рад. Но все-таки как насчет записки? И шторм… Мы действительно попали в шторм или это бред?…
— Откуда мне знать? — Джонсон небрежно пожал плечами. — Шторм — вещь непредсказуемая. Когда действует слишком много факторов, предугадать результат нелегко. Ты никогда не видел фильм о мосте в штате Вашингтон?
— Нет, а что? — Я даже не знал, где находится этот штат Вашингтон.
— Пару сотен лет назад там построили подвесной мост через глубокое ущелье. При его создании были использованы самые современные, самые легкие сплавы и конструкции. Чтобы придать настилу моста дополнительную жесткость, проектировщики положили в его основание широкополочные двутавровые балки. В чертежах все выглядело прекрасно, но строители не учли аэродинамический эффект. Парусность моста оказалась слишком большой, и в один прекрасный день воздушные потоки, поднимавшиеся со дна ущелья, начали раскачивать конструкцию. Частота колебаний пролетов совпала с частотой колебаний тросов и верхней части конструкции. Общеизвестное явление резонанса усилило воздействие во много раз, мост выгнулся, точно резиновый, а потом обрушился вниз, в ущелье. Это была ужасная катастрофа, в свое время о ней много говорили… В конце концов мост отстроили заново, но в двутавровых балках были проделаны специальные прорези, пропускавшие ветер. Парусность настила снизилась во много раз, и все стало нормально. — Джонсон вздохнул. — Нечто похожее сделали и с нашим кораблем, малыш. После гибели «Утренней звезды» внешние корпуса межзвездных кораблей стали намного прочней. Ну а на случай, если пассажиры ударятся в панику, тоже кое-что предусмотрено. Например, у экипажа есть усыпляющий газ, и если положение станет угрожающим, капитан просто нажмет кнопку и вырубит всех пассажиров за десять минут. Корабельное поле стабилизируется, «Стелла» спокойно доберется до срединной точки, и все мы благополучно проснемся уже на Тансисе. Вот так, малыш…
Он поднялся и выплеснул остатки кофе в умывальник.
— Так что ты от меня хочешь? Чтобы я поднялся на капитанский мостик и сказал Майку, чтобы назавтра он отменил все вахты, потому что ты будешь предаваться любви в его кресле?
— Замолчите, мистер Джонсон, иначе я…
— Знаешь, что я думаю, малыш? Я думаю — ты так волнуешься, потому что очень этого хочешь. Угадал?
Я хотел возразить, но был настолько смущен, что не нашелся с ответом.
— Ладно, не переживай, я отлично тебя понимаю. — Джордж Джонсон похлопал меня по плечу. — Это настоящая трагедия, малыш.
— Что вы имеете в виду?
— Ты хочешь девчонку, но не можешь ее получить — вот что я имею в виду. Это классический сюжет, который я использовал в своем первом романе. Брэди влечет к Чейз, но он не может быть с ней — во всяком случае так, как ему бы хотелось. Подобную интригу очень легко превратить в рассказ или даже в роман… Два человека хотят быть вместе, но не могут, и чем таинственнее причина, тем лучше. Возьми старика Шекспира… Почему Монтекки и Капулетти не могли поладить между собой? Да черт их теперь разберет! Но драматург делает так, чтобы эта старая распря постоянно оказывалась у них на пути. Людям такое дерьмо нравится. При условии, разумеется, что это происходит не с ними.
Джонсон снова хлопнул меня по спине.
— Не вешай нос на квинту, малыш. Любовь — такая штука, что ей всегда что-нибудь да мешает. И это хорошо, потому что влюбленный мужик всегда страдает от переизбытка энергии. У него ее столько, что он просто не в состоянии сосредоточиться на ком-то одном, и ему приходится расходовать эту лишнюю энергию на что-то еще. Как вариант: человек может попытаться покорить какую-то другую вершину — любую вершину. Главное, малыш, не пытайся удержать эту энергию внутри себя, иначе ты просто сгоришь. Ну а если все-таки не знаешь, что делать… что ж, в крайнем случае у тебя есть ты сам.
— Спасибо за совет, мистер Джонсон, но не обещаю, что я им воспользуюсь.
— Не обижайся, малыш. Я старше тебя и знаю, что говорю. — Джонсон немного помолчал. — Эх, как бы я хотел оказаться сейчас на твоем месте! Когда я был в твоем возрасте, я часто смотрел на таких старых пердунов, как я — на жирных, богатых стариков, которым больше нечего было делать, как целыми днями просиживать в дорогих кабаках и похваляться друг перед другом своими прежними делами или вещами, которые они сумели приобрести за деньги. Именно тогда я поклялся, что никогда не стану таким, как они, но так и не выполнил клятвы. Наверное, это вообще невозможно. В конце концов человек просто перестает бороться. Борьба изнуряет, высасывает твои жизненные соки и оставляет в душе болезненные шрамы, так что рано или поздно ты начинаешь избегать ударов. Я бы сказал, что у человека вырабатывается особое чутье на неприятности; такой тип способен учуять их издалека и вовремя унести ноги, хотя, возможно, неприятности — это и есть то самое, что отличает живого человека от мертвеца. Я уже много лет стараюсь избегать ударов. Черт побери, малыш, вот уже много лет у меня не было настоящих неприятностей!
— Но вы говорили… — начал я. — Как насчет тех стычек, о которых вы рассказывали?
— Это именно стычки, малыш, но вовсе не неприятности. Мне нравится не бороться, а побеждать. А неприятности — это то, что тебе не нравится, чего ты боишься. Кстати, знаешь, что меня вдохновило? Ни за что не угадаешь! — Джонсон лукаво подмигнул. — Вчера я видел, как ты очертя голову бросился навстречу неприятностям. Ты не думал, не колебался — ты просто встал между мной и этим паршивым графом, хотя и знал, что я способен уделать вас обоих одной левой. Когда после этой стычки я вернулся в каюту, то сказал себе: «Послушай, Джонсон, пора разобраться, осталось в тебе хоть что-то от того молодого парня, каким ты был когда-то, или ты окончательно превратился в одного из тех старых козлов, которых всегда ненавидел, и теперь тебе остается только оказать миру последнюю услугу и прострелить себе башку». И тогда я решил доказать всем и себе, что я… Вот, взгляни-ка сюда!