Я внимательно посмотрел на старика, а потом категорически и тоже при помощи жестов — иногда просто не находил слов — заверил его, что ничего подобного не случится, и тут же отправился к Королеве. Требовались гарантии того, что старые Мастера останутся жить у нас. Да, думал я по дороге, наш народ — будь то ремесленники, у которых есть какие-то зачатки индивидуальности, или Матки-Наместницы — фактически лишен личной жизни, даже амбиции и желания подчинены исключительно Семье, Дому — родному или чужому, давшему приют. И им не знакомы иные ценности, кроме как проживать день за днем за еду и крышу над головой. Может быть, они даже по-своему счастливы… Но ведь этого мало!
Я обрадовался, когда Королева милостиво кивнула в ответ на мою просьбу об участи старых Мастеров. Но на секунду мне показалось, что она предпочла бы от них избавиться. Мне стало грустно, хотя я понимал: она не исключала, что кто-то из них может сбежать — или, что более вероятно, кого-то из них могут похитить. Тогда все наши секреты будут раскрыты, и вероятный противник получит если не преимущество, то возможность наравне с нами подготовиться к будущей войне. Конечно, у Королевы нет четкого представления о долгосрочном планировании, зато у нее есть инстинкт самосохранения и интуитивное предчувствие того, что должно последовать после «сейчас»…
Несмотря на то, что моя Королева прекрасно руководила отдаленными районами нашей Империи, я все же пытался создать собственную сеть управления и сбора информации — на всякий случай. Возможно, мои подданные считали меня чудаком. Но они меня любили. И если Королеве они подчинялись инстинктивно, то мои приказы, хотелось бы верить, они исполняли еще и потому, что им это было приятно. Поэтому, по крайней мере в одном я добился успеха — нашел способ провести ревизию складов, пересчитать инвентарь и население, получить количественные характеристики состояния нашего государства, а не только туманные ощущения.
Вестоносцы приносили мне цветную паклю с завязанными узелками: одного цвета — для подсчета общего количества населения, другого цвета — для подсчета содержимого амбаров, третьего — для определения числа режущих инструментов, четвертого — для учета количества оружия…
Потом, обычно перед вечерним купанием, я систематизировал эти данные, щелкая костяшками, как заправский бакалейщик. Нет смысла приводить здесь множество цифр, приведу лишь одну, которая меня просто потрясла. Количество населения. Наша Империя насчитывала пять миллионов подданных, треть из которых — коренные жители и добровольные поселенцы. На каждого взрослого, старика и ребенка приходилось достаточное количество пищи, запас инструментов и оружия, площадь в муравейнике. Хватало и пурпурной материи, которую теперь мы производили сами — от сырой шерсти до окрашивания ткани.
У меня просто кружилась голова. Население росло, и ничто не предвещало ни голода, ни тем более эпидемий, ибо гигиена у нас была возведена в культ. К тому же мои Сборщики нашли серебро, которое я приказал класть в источники питьевой воды и цистерны с водой, так как еще со школы запомнил, что в средние века люди, пользовавшиеся серебряной посудой, не умирали от чумы.
В ту же ночь я рассказал Королеве о том, как нас много и насколько больше станет через несколько лет. А значит, нам придется завоевывать новые территории… А может случиться и так, что нам потребуется весь мир! На нас ляжет огромная ответственность, дорогая!
Мне показалось, что она улыбается в темноте. Потом ее горячий язычок ошпарил мне грудь, я зарылся пальцами в ее волосы, которые она распускала на ночь. Каждое утро она заплетала косы перед серебряным зеркалом, которое я велел для нее изготовить. И я ощутил кожей ее кожу, изгибы ее тела, ее упругую плоть, теплое дыхание, вкус пота и губ… и сказал себе, чувствуя, как кружится голова от счастья и грез: ну что ж, весь мир, так весь мир… если понадобится!
И, кажется, этой ночью, а может быть, в одну из следующих, я проснулся, услышав, что она плачет.
Никогда прежде она этого не делала. Ни боль, ни гнев, ни огорчение не увлажняли ее глаз. Я в этом уверен, я бы почувствовал.
Я обнял ее, прижал к себе и нежно гладил по волосам и спине — как ребенка, как первую любовь перед долгой разлукой… Она всхлипывала и прижималась ко мне, дрожа всем телом. Как будто она была чем-то напугана.
Мне казалось, что в ту ночь мы любили друг друга нежнее, чем когда-либо прежде… и, похоже, как никогда после.
Я спрашивал, целуя ее слезы, что так растревожило мою любимую, но она или не могла, или боялась признаться мне.
Уснули мы под утро.
Больше это не повторялось. Больше она не плакала никогда.
В ту ночь, когда я вкусил слез моей Королевы, она снова зачала. Но родила лишь спустя три недели. Никогда еще так долго она не носила плод в утробе.
За это время мы совершили длительную поездку по главному городу нашего государства. В этот раз она была очень осторожна. Не знаю, почему, но я воспринял ее осмотрительность как признак зрелости, и мне вдруг стало грустно. Тело ее совершенно не изменилось, не добавилось ни одного лишнего грамма веса, только щеки слегка округлились, стали не такими впалыми, груди налились, но сохранили свою прекрасную форму, которая, словно по мановению волшебной палочки, восстанавливалась через день-другой после родов. Мне и в голову тогда не приходило, что, вероятно, впервые появление потомства было для нее столь важным актом.
А наше государство росло и крепло. Иногда к нам приводили пленных царей и цариц других королевств. К счастью, давно отпала необходимость рубить им головы собственными руками, но оставалась неприятная обязанность присутствовать при казни. Процедура проходила в Королевском зале и совершалась самым надежным и опытным гвардейцем. Дети росли. Предыдущие поколения рабочих и солдат старели, и я думал над тем, как скрасить их старость и позволить им умереть без мук.
Никакие конфликты нам не грозили — ни внутренние, ни внешние. Да разве возможен был «бунт на корабле», пока мы с Королевой живы? И могли ли остаться у нас достойные противники за пределами нашего государства?!
Поскольку я был занят важными государственными проблемами, то едва не пропустил рождение тех, кто стал последними нашими детьми. Не считая тех, которых производили Матки, нося в себе мое семя и передавая его своим дочерям, моим внучкам и дочерям одновременно.
На этот раз роды у Королевы протекали болезненно. Но ни разу она не вскрикнула, даже не заплакала, только искусала до крови губы и пальцы.
Детей родилось всего трое. Один мальчик и две девочки. Едва подхватив их и передав в руки няням, я заметил, что гениталии у них развиты нормально.
И еще — у младенцев были тоненькие прозрачные крылышки.
Принц и две принцессы.
Я знал, что они не останутся жить с нами, что им придется следовать неумолимым законам природы. И поскольку росли они еще медленнее, чем Мастера, я постепенно изгнал их из своих мыслей, вновь погрузившись в заботы о Семье и Империи, что, в сущности, было одно и то же.
За время, пока они росли, я сумел пробить брешь в деле создания письменности и обучал Вестоносцев. Вычертил подробную карту владений и подготовил картографов. Достаточно было взглянуть на общий план наших территорий, чтобы выявить недостатки инфраструктуры, и я мозговал над тем, как их разрешить. Кроме того, меня беспокоило, что по моим субъективным часам должно было бы пройти уже несколько лет, но смены времен года не наблюдалось, а это означало, что впереди нас ждет Большая Зима. И мне хотелось подготовиться к ней основательно. Не то чтобы наш народ ничего не делал в этом плане, но надо было сделать все возможное, чтобы Зимовка прошла с минимальными потерями — без оползней, голода, обморожений и прочих бед, которые трудно предусмотреть заранее. Особенно меня беспокоила участь пожилых и больных. Я решил положить конец варварской практике бросать стариков на произвол судьбы, а калек уничтожать. А таковых у нас было немало — тех, кто прошел через войны, получил производственные травмы или пострадал во время охоты. Я организовал специальные мастерские, где могли трудиться престарелые (о, великие небеса, им было-то всего несколько месяцев от роду!) и калеки, они не желали уходить на покой, ибо были спокойны и счастливы только в работе. Безногим я поручил плести корзины и шить одежду. Труднее всех пришлось бывшим солдатам, но и они потихоньку оживали. Безрукие охраняли дороги и входы в крепости, пока воины из полноценной стражи тренировались в залах или на спортплощадках, готовые по первому зову броситься на выручку беспомощным часовым. Занятость действовала весьма положительно на наших воинов-инвалидов, но создавала лишние неудобства для рабочих, и поэтому мне самому приходилось конструировать ножные станки, на которых рабочие могли бы трудиться вместе с безногими и слепыми. Это освободило массу рабочих рук, благодаря чему мы смогли осуществить масштабное строительство мостов, водохранилищ и дорог…