Б.Д.: Алексей, а есть желание снова создавать кинофантастику?
А.Ф.: Сейчас я заканчиваю новый фильм. Он называется «Шошо».
Герои фильма — марийские карты (жрецы, российские друиды). Это реальные люди, живущие в далекой деревне в Марий Эл — мельник, директор клуба, плотник… Но жизнь их в фильме настолько нереальна и волшебна, что жанр этого фильма тоже можно назвать документальной фантастикой.
А в конце года я планирую начать работу над большим игровым проектом по сценарию Александра Гоноровского «Железная дорога». Это современная сказка для взрослых, фильм-притча. Современная сказка — это фантастика?
Б.Д.: Безусловно! Кстати, а когда ваш фильм выйдет в широкий прокат?
А.Ф.: Мы ведем переговоры с центральными телеканалами. Скоро фильм выйдет и на DVD.
Нет, не зря работа екатеринбургских кинематографистов взяла Приз за лучший дебют и Приз Гильдии киноведов и кинокритиков на фестивале «Кинотавр», а затем попала в Венецию. Заслуженный успех картины дает надежду на то, что творчество Алексея Федорченко положит начало серии интересных и неожиданных работ в российском кино. Очень хочется верить, что среди таковых не последнее место займут «документальные гипотезы» — эти высокие мечты о нашем альтернативном настоящем.
Борис ДОЛИНГО
Глеб ЕЛИСЕЕВ. Свой среди чужих, чужой среди своих
Парадоксально, но заданная англичанином Киплингом благодатная и интереснейшая тема не получила должного развития в фантастике. Во всяком случае «мауглиада» у фантастов пользуется куда меньшей популярностью, чем, скажем, робинзонада, однако и они не обошли эту тему стороной.
Существо, застрявшее меж двух миров, тот, кто с детства способен обитать и там, и тут — и в землях сказочных тварей, и среди людей, — этот образ издавна волнует писательское воображение. Первоначальной версией рассказов о подобных почти оборотнях стали, видимо, истории о детях, подмененных эльфами, распространенные в Средневековье (вспомним хотя бы известную легенду о Тэм Лине, внуке герцога Роксбургского). Подпитывались эти представления и реально задокументированными историческими фактами о «детях ниоткуда», вроде появления в 1887 году зеленых ребятишек, мальчика и девочки (действительно с зеленым цветом кожи), или знаменитой истории Каспера Хаузера, «человека без прошлого».
Однако в наибольшей степени мифы о полулюдях-полузверях укреплялись благодаря обнаружению детей, которых воспитали животные. Так, в 1767 году в Венгрии нашли девочку, выросшую среди медведей, в 1920-м в Индии — двух девочек, живших в волчьей стае и т.д. В литературе же такие истории получили прочную прописку в 1894 году с выходом «Книги джунглей» Р.Киплинга. Имя главного героя — Маугли — стало нарицательным.
Образ Маугли неоднократно привлекал других писателей из-за мучительной раздвоенности души этого приемыша волков. Не став зверем, он так и не смог до конца очеловечиться. Любопытно, что даже Киплинг, несмотря на внешне оптимистичный финал «Книги джунглей», все-таки оставляет Маугли обитать как бы между двух миров. Кто читал полную версию книги, помнит, что в итоге Маугли становится смотрителем заповедника, а не преуспевающим торговцем или раджой. Джунгли так и не отпустили воспитанника волчицы Ракши-Сатаны.
Читателей же в произведении Киплинга в наибольшей степени интересовали вовсе не поиски реальных совпадений с историями «звериных воспитанников» (все понимали условность сказочного мира «Книги джунглей»), а изображение разумных зверей. Акела, Багира, Балу, Шер-Хан не были просто животными. Взглянуть на род людской со стороны — вот что казалось самым занимательным.
Впрочем, позднее, развивая киплинговские идеи, авторы отказались от использования сказочных образов говорящих животных и обратились к «более правдоподобным» инопланетянам. И новые маугли, сироты космической эры, появились на страницах романов о контакте с иным миром. А главной проблемой стал ответ на вопросы: «Сможет ли человек, воспитанный носителями иного разума, иной культуры, вновь вписаться в земное общество? Или даже просто контактировать с землянами?».
В зависимости от ответа фантасты, так или иначе касавшиеся темы космических найденышей, разделились на два лагеря: оптимистов и пессимистов. Оптимисты безудержно верили, что подобный воспитанник не только способен сам войти в земную цивилизацию, но и сможет весьма облегчить контакт между нею и инопланетянами. Пессимисты же сдержанно хмыкали и создавали тексты, в которых утверждали, что такой человек не способен стать членом земной цивилизации, да и само его существование может поставить контакт под угрозу.
Забавно, но оптимисты и пессимисты в неявной форме отразили дискуссии, которые шли в ХХ веке в этнологии относительно того, что формирует национальную принадлежность человека. И оптимисты, несмотря на внешний гуманизм своих воззрений, оказываются ближе к мрачным расистским теориям: «кровь определяет национальность». Пессимисты же, напротив, проповедуя невозможность посредничества между людьми и инопланетянами, следуют за современной трактовкой этнической принадлежности: «все зависит от культурной среды».
Самым известным продолжателем «дела Киплинга», автором, чей герой в США затмил даже самого Маугли, стал, разумеется, Э.Р.Берроуз. К тому же создатель Тарзана, приемыша обезьян, оказался и одним из наиболее безудержных оптимистов в коллективной мауглиаде, созданной воображением фантастов. И это при том, что у героя книг Берроуза проблема выбора внешне казалась еще более острой. Ради джунглей ему пришлось отказаться от жизни среди аристократов, от положения богача, от всех благ, которые приносил титул лорда Грейнстока. Хотя какую ценность могли представлять все эти дворянские побрякушки для воспитанника стаи обезьян? Больше сомнений вызывает та легкость, с которой Тарзан вошел в контакт с людьми и даже адаптировался в Англии, прежде чем окончательно решил вернуться в Африку.
Оптимизм Берроуза проявляется и в описании дальнейшей судьбы Тарзана — как бы царя и над людьми, и над животными. Он исполняет роль своего рода языческого бога, оберегающего тайны Африки. Тарзан воплощает справедливость, верность чести, следуя рыцарским путем лорда Грейнстока и оставаясь при этом воспитанником шимпанзе. Он не стал жертвой двух миров, но, согласно оптимистичному взгляду Берроуза, сумел позаимствовать лучшее из обоих царств, возвысившись над ними. Из всех литературных маугли судьба Тарзана самая счастливая.
Берроуз был фактически последним автором, которому удалось скопировать внешнюю канву истории Киплинга на Земле, правда, перенеся действие многотомного сериала в Африку. Фантасты второй половины ХХ века хорошо понимали, что уже никто не поверит в разумных обезьян и затерянные миры на нашей планете. А потому воспитателей для своих космических найденышей они искали уже среди звезд. Больше всех здесь отличился Р.Э.Хайнлайн.
Впервые Хайнлайн подобрался к теме еще в романе «Гражданин Галактики». Фантаст напрямую использовал образ землянина, выросшего среди чужаков. Торби, главный герой книги, проданный в рабство инопланетянам, ничего не помнит о своей родине, не помнит даже своих родителей. Однако, когда выросший мальчик возвращается на Землю после долгих приключений, он становится полноценным землянином и даже поступает на службу в некий спецотряд «Корпус «Икс», борющийся с космической работорговлей. Проблемы взаимоотношений культур легко обходятся автором, да и сами культуры инопланетных цивилизаций оказываются хорошо понятны людям.
Столь же облегченный подход проявляется и во «взрослом» романе Хайнлайна о космическом найденыше — «Чужак в чужой стране». Судьба Майкла Вален-тайна Смита, новоявленного мессии с Марса, тоже относится к оптимистической версии биографии маугли. Конечно, саму жизнь Смита в итоге счастливой не назовешь: как и положено мессии, он погибает. А вот воспитание среди марсиан не повлияло на статус Смита в мире людей — изгоем он не стал. Он не только благополучно встроился в человеческое общество, несмотря на то, что рос у инопланетян, но еще и основал новую религию, новый культ. А это свидетельствует о великолепном понимании человеческой психологии.