— Ничегошеньки. Местные счастливы порекомендовать руины амфитеатра или атомной электростанции, но при одном только упоминании бронзовых львов или металлического истукана смотрят недоуменно и растерянно трясут головами. Я начинаю подозревать, что тот школяр в Афинах нас надул.
— Ничего не поделаешь, профессиональный риск в нашем деле.
— Печально, но факт. Тем не менее если не в одном, так в другом бронза нам поможет. Вам не кажется странным, что два столь ревностных любителя древностей, как мы с вами, еще не осмотрели развалины монастыря святого Василиоса? Предлагаю завтра нанести тамошним ученым визит вежливости.
Сэрплас оскалился как пес — которым не был, во всяком случае, не совсем. Встряхнув кружевные манжеты, он подобрал трость с серебряным набалдашником и, опираясь на нее, встал.
— Буду рад случаю свести с ними знакомство.
— Местные говорят, они создают богов.
— Вот как? Что ж, на все, наверное, есть спрос.
Однако претворить в жизнь свои планы им помешали странные события: тем вечером через город в танце прошел Дионис.
Дарджер как раз писал меланхоличное письмо домой, когда за окнами его комнаты раздались первые крики. Он услышал «Пан! Великий Пан!» и бешенный вой дудок, а подойдя к окну, увидел поразительное зрелище: высыпав на улицы, жители городка на бегу сбрасывали с себя одежду, чтобы голышом танцевать в лунном свете. Во главе процессии подпрыгивала и выделывала коленца, подыгрывая себе на флейте, высокая темная фигура.
Он увидел ее лишь мельком, но она приковала его внимание. Близость бога он почувствовал как удар под дых. Напрягшись, он обеими руками вцепился в подоконник и попытался сдержать буйство, от которого тяжело ухало сердце и подрагивало тело.
Но тут к нему в комнату ворвались две молодые женщины — нимфа и дочка трактирщика Феодосия — и бросились целовать его и подталкивать к кровати.
В обычных обстоятельствах он бы их отослал: ведь был едва знаком с дамами. Но дочка трактирщика и ее козлоногая подружка смеялись, мило краснели и, более того, так стремились приласкаться, что жаль было их разочаровывать. К тому же вечерний воздух столь быстро заполнялся страстными вздохами и стонами (по всей видимости, ни один взрослый не остался глух к влиянию бога), что Дарджер счел извращением, если он один на целом свете не поддастся наслаждению.
А потому, неискренне протестуя, он позволил женщинам затянуть себя на кровать, снять с себя одежду и делать с его телом все, что пожелают. Впрочем, он и сам от них не отставал, ведь, взявшись за дело, всегда трудился усердно.
Краем уха он успел услышать экстатичный вой Сэрпласа этажом ниже.
На следующее утро Дарджер проспал допоздна. Когда он спустился завтракать, Феодосия зарделась. С несмелой улыбкой поставив перед ним доверху наполненную снедью тарелку, она быстро поцеловала его в щеку и счастливо убежала на кухню.
Женщины не переставали изумлять Дарджера. Сперва позволяют обращаться с их телами с любой интимной вольностью и сладострастием, потакать малейшим своим слабостям, не отказывать ни в одном удовольствии… но тем больше ты им нравишься. Дарджер был непоколебимым атеистом. Он не верил в существование милостивого и любящего бога, правящего миром исключительно с одной целью: доставить наибольшее счастье своим тварям. Однако в такое утро приходилось признать, что сам мир как будто решил доказать ему обратное.
В открытую дверь он увидел, как трактирщик игриво потянулся шлепнуть по заду толстую супругу. Отмахнувшись, она с хихиканьем скрылась в доме. Трактирщик потрусил следом.
Дарджер нахмурился. Забрав шляпу и трость, он вышел в садик, где его уже ждал Сэрплас.
— Ваши мысли текут в том же направлении, что и мои? — спросил Дарджер.
— В каком же еще? — мрачно откликнулся Сэрплас. — Следует серьезно поговорить с африканцами.
До монастыря было не больше мили, но прогулка вверх-вниз по пыльным проселкам дала обоим достаточно времени, чтобы восстановить душевное равновесие. Вблизи оказалось, что над развалинами возвышается прозрачно-зеленый пузырчатый купол, недавно наращенный, чтобы укрыть внутренние помещения от непогоды. Постройки были обнесены древней каменной стеной. Каменную арку входа перегораживали деревянные ворота, забранные на запор, но не запертые. У ворот висел колокол.
Они позвонили.
Во дворе несколько мужчин в оранжевых балахонах разгружали с телеги ящики с лабораторным оборудованием. Внешностью и внушительным ростом они напоминали самый красивый народ на земле — масаи. Впрочем, Дарджер не мог бы сказать наверняка: были ли они масаи по происхождению или же просто включили черты этого племени в свой генотип. Потный, кряжистый возница казался рядом с ними кобольдом. Ругаясь, он натягивал вожжи, чтобы усмирить норовистых лошадей.
При звуке колокола от группки грузчиков отделился один ученый и решительно направился к воротам.
— Добрый день, — недоверчиво произнес он.
— Мы бы хотели поговорить с богом Паном, — сказал Дарджер. — Мы посланы правительством.
— На греков вы не похожи.
— Я говорю не о местном правительстве, сэр. А об английском правительстве. — Дарджер улыбнулся недоумению ученого. — Нам можно войти?
Разумеется, их проводили не сразу к Дионису, а сначала к старшему научному сотруднику. Монах-ученый открыл перед ними дверь кабинета, почти спартанского по обстановке: стул, стол, лампа и ничего больше. За столом сидела девочка лет самое большее десяти и при мягком биофлуоресцентном свете читала отчет. Это была худышка с крупной головой и заплетенными в тугие дредки волосами.
— Скажите, что любите ее, — отрезала она.
— Прошу прощения? — переспросил Сэрплас.
— Скажите ей это, а потом поцелуйте. Сработает лучше любого афродизиака, который я могла бы вам дать. Полагаю, вы за этим пришли в берлогу ученых. Или же за ядом. В последнем случае я бы порекомендовала увесистую дубину в полночь, а тело сбросить до рассвета в болото. Яды известны своей ненадежностью. И в том, и в другом случае нет нужды впутывать моих людей в ваши личные дела.
— Э-э… — ошарашенно протянул Дарджер, — мы пришли по официальному делу.
Девочка подняла голову.
Взгляд темных глаз был неподвижным, как у змеи. Нет, это были глаза не ребенка, а, скорее уж, легендарного искусственного интеллекта эпохи Утопии: холодные, безвременные, расчетливые. Дарджер поежился. Такой взгляд — как разряд тока: электризует и почти пугает.
— Я инспектор Дарджер, — продолжал он, оправившись, — а это мой коллега, сэр Блэкторп Равенскэрн де Плас Прешез. Американец, сами понимаете.
Она и глазом не моргнула.
— Что привело сюда двух представителей правительства Ее Величества?
— Нам поручили разыскать и вернуть Евангелосову бронзу. Без сомнения, вы слышали об этих статуях?
— Кое-что. Они были спасены из Лондона, не так ли?
— Скорее, выкрадены! Вырваны из любящих объятий Британии негодяем Константином Евангелосом в тяжелые для страны времена, когда она была слаба, а Греция могуча, и под наипритворнейшим предлогом… что-то про какой-то древний мрамор… впрочем, это не имеет значения.
— Наша задача найти и вернуть их, — разъяснил Сэрплас.
— Вероятно, они имеют большую ценность.
— Обнаружившего их ждет солидный куш, и я счел бы за счастье выписать вам вексель на полную сумму. Однако… — Дарджер вежливо кашлянул: — Сами мы, конечно, государственные служащие, и наградой нам станет благодарность возрадовавшегося народа.
— Понимаю, — протянула старший научный сотрудник и резко сменила тему: — Ваш друг… Он такая же химера, как сатиры? Сочетание генов человека и животного? Или он генетически модифицированный пес? Я спрашиваю лишь из профессионального любопытства.
— Его друг вполне способен сам ответить на ваши вопросы, — холодно отозвался Сэрплас. — И не надо говорить о нем так, словно его тут нет. Упоминаю лишь из вежливости. Я понимаю, вы молоды, но…