Она попыталась рассуждать логически:
— Конечно, человек или существо, которое я видела, меня напугало, но теперь мне кажется, что оно выглядело скорее несчастным, чем опасным или угрожающим.
Франкенштейн поднял голову.
— Я должен предупредить вас, — сказал он. — Его несчастный вид — всего лишь маска. Никогда, никогда не поддавайтесь жалости и сочувствию, если вам доведется встретиться с ним лицом к лицу! Ему нельзя доверять. Существо, которое я создал, самое коварное и злобное из всех, что когда-либо оскверняли собой эту землю. У него нет души!
— Тогда почему не сообщить о нем властям, не изловить и не передать в руки правосудия?
— Его не так-то легко поймать. Мой искусственный человек невероятно силен, хитер и изобретателен. Никогда не слушайте, что он говорит, ибо он умеет быть дьявольски красноречивым и убедительным.
— Тем больше у нас оснований желать его поимки.
— Я… я убежден, что справиться с ним под силу только мне одному. — Франкенштейн устремил на нее молящий взгляд. — Мисс Беннет… Мэри… вы должны меня понять! Ведь он в каком-то смысле мой сын. Я дал ему жизнь, и теперь он способен думать только обо мне…
— Как и вы о нем.
Он удивленно посмотрел на нее.
— Разве это так странно?
— Я не понимаю, почему он преследует вас, Виктор. Может быть, он намерен причинить вам зло?
— Он поклялся предать смерти всех, кто мне дорог и кого я люблю, если я не сделаю его счастливым. — И Франкенштейн снова уронил голову ей на колени.
Мэри чувствовала себя тронутой, отчасти скандализованной и… странно взволнованной. Это вздрагивающее от рыданий тело у нее на коленях было таким живым, таким теплым… Осторожно, словно боясь обжечься, она погладила его по волосам. Франкенштейн плакал. Почему-то Мэри вдруг подумала, что он — живое существо, которое рано или поздно обязательно умрет. И она умрет тоже… Эта мысль показалась Мэри непривычной, пугающей и очень, очень печальной, но она постаралась отбросить ее как можно скорее. Главное, что сейчас, в эти мгновения, Мэри чувствовала себя живой, сильной, и это было чудесно.
— Я обещаю, что буду хранить вашу тайну, — тихо сказала она.
В ответ Виктор только сильнее стиснул полы ее халата. В свете свечи Мэри ясно различала его густые черные волосы, красиво обрамлявшие выпуклый бледный лоб.
— Я даже не могу передать, — глухо проговорил он, — как это приятно: поговорить с другим человеком, разделить с ним бремя, которое столько времени носил в себе, и почувствовать, что тебя понимают или хотя бы не отталкивают… Я так долго был одинок! Никакие слова не в силах выразить мою благодарность вам, мисс Беннет.
Он бесшумно поднялся на ноги, коснулся губами ее лба и быстро вышел.
Еще долго после этого Мэри ходила по комнате, стараясь разобраться в том, что она только что услышала. Человек победил смерть? Человек создал чудовище из частей трупов? Этого просто не могло быть — во всяком случае, не в ее мире и даже не в выдуманном мире прочитанных ею романов. И все-таки не верить Виктору она не могла.
В конце концов Мэри все же легла, но заснуть ей никак не удавалось. Чудовище поклялось убить всех, кто был дорог своему создателю, думала она. О, Господи!.. Вот уж действительно — тут было отчего разнервничаться.
В маленькой комнате было очень жарко и душно — или ей это только казалось. В конце концов Мэри встала, сняла с себя ночную рубашку и голышом скользнула под простыни, но легче ей не стало. Почти до самого рассвета она лежала без сна, слушая, как барабанит по стеклам дождь.
Ночью Китти стало хуже. Ранним утром Дарси послал в Лэмбтон за врачом, а Лиззи написала отчаянное письмо мистеру и миссис Беннет, в котором извещала их о болезни дочери. С утра и до обеда сестры по очереди дежурили у постели Китти, меняя ей холодные компрессы и с тревогой прислушиваясь к ее тяжелому, хриплому дыханию. Когда Мэри в очередной раз шла в кухню за льдом, в коридоре ей встретился Виктор. На его лице не было заметно никаких следов вчерашних переживаний, и Мэри подумала, что он полностью овладел собой.
— Как себя чувствует ваша сестра? — спросил он.
— Боюсь, что она серьезно больна.
— Она… Ей грозит опасность? Мэри только кивнула в ответ.
Виктор прикоснулся к ее плечу и сказал негромко:
— Я буду молиться за нее, мисс Беннет… Конечно, молитвы такого, как я, немногого стоят, и все же мне хочется как-то отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. Я еще никогда никому не рассказывал о…
Договорить ему помешал Клерваль, который как раз в этот момент появился из своей комнаты. Он поздоровался с Мэри, справился о здоровье Китти, а потом обратился к приятелю, предложив вернуться в гостиницу в Мэтлоке, чтобы не обременять своим присутствием людей, на которых свалилось столько хлопот. Франкенштейн не стал возражать, и оба отправились укладывать вещи. Вскоре они покинули усадьбу, и Мэри так и не успела поговорить с Виктором наедине.
Доктор Филипс прибыл вскоре после отъезда Клерваля и Франкенштейна. Он пощупал пылающий лоб лежавшей в беспамятстве Китти, сосчитал пульс и изучил на просвет мочу. Прописав больной кое-какие лекарства, врач с беспокойством покачал головой. Если лихорадка не отступит, сказал он, Китти придется отворить кровь, и мистер Дарси поспешно предложил врачу остаться в усадьбе до утра.
Почти весь остаток дня Мэри просидела в комнате Китти. Она знала, что слишком много думала о Франкенштейне и слишком мало — о сестре, и теперь ее мучила совесть. Даже поздним вечером, когда Джейн ушла к себе, а Лиззи заснула в кресле, Мэри продолжала держать Китти за руку, пристально всматриваясь в ее покрытое испариной лицо. Ей нужно было многое решить, многое обдумать. Главное, Мэри не знала, беременна ли Китти, и если да, не следует ли сообщить об этом врачу. Это был очень важный вопрос, и все же не раз и не два Мэри в мыслях своих возвращалась к тому мгновению, когда губы Виктора коснулись ее лба.
Когда пробило полночь, Китти неожиданно пришла в себя и разбудила Мэри, которая так и задремала, сидя на краю ее кровати.
— Мэри!.. — прошептала она и попыталась оторвать голову от подушки, но ей не хватило сил. — Мэри! Ты должна… послать за Робертом. Я хочу обвенчаться с ним… прямо сейчас.
Услышав эти слова, Мэри вздрогнула и бросила испуганный взгляд на Лиззи, но та спала крепко и ничего не слышала.
— Обещай мне… — прошептала Китти. Ее темные блестящие глаза на бледном, осунувшемся лице казались огромными. — Роберт…
— Обещаю. — Мэри кивнула и слегка пожала горячие пальцы сестры.
— И приготовь мое свадебное платье, — добавила Китти. — Только… Лиззи ничего не говори.
Тут проснулась Элизабет. Подойдя к кровати, она положила ладонь на лоб Китти.
— Она вся горит. Скорее приведи сюда доктора Филипса.
Мэри бросилась в гостевую комнату и разбудила врача. Пока он одевался и шел в комнату больной, Мэри пыталась сообразить, что делать. Бедняжка Китти, похоже, тронулась рассудком, ибо ее просьба противоречила и здравому смыслу, и общепринятым правилам приличия. Мэри отлично понимала, что пошли она к Пигготам кого-нибудь из слуг, вся история непременно выплывет наружу, даже если ее посланец поклянется хранить молчание. Не пройдет и нескольких дней, как о Китти станут судачить не только в кухне усадьбы, но и в городе.
В шестнадцать лет Мэри, не колеблясь, выбрала бы решение, способное послужить назиданием для всех, кого так или иначе касалась сложившаяся ситуация, но за последние несколько дней и даже несколько часов многое изменилось. И в первую очередь, изменилась она сама. Теперь Мэри должна была найти другой выход, и она, кажется, знала, что нужно делать. Со всех ног она бросилась в свою комнату и схватила бумагу и перо.