Впрочем, об Аристотеле временно можно забыть, как забыли о нем на несколько сотен лет в Европе - о "Поэтике" вместе с другими сочинениями Аристотеля европейцам напомнит арабский комментатор Аверроэс только в XII веке.
В Европе XII века под романом понимали не совсем то, что понимаем мы. Европейские романы того времени писались в стихах (проза считалась низким жанром) и сюжетно не слишком отличались от "Беовульфа" - только герой (а это был не обычный протагонист, а настоящий герой, сражающийся с кем ни попадя каждый день) в финале обычно не умирал, а женился. Возникновению современного романа способствовали два обстоятельства, и оба непосредственно связаны с высокими технологиями. Первое - изобретение Иоанном Гутенбергом печатного станка, и, как следствие, появление массового книжного рынка. Из-за того, что поголовная грамотность была не в чести, процесс растянулся на века, но к восемнадцатому столетию роман - если понимать под ним развернутое повествование в прозе - вполне сформировался. Переход к прозе был вызван тем, что существенно изменилась читательская аудитория. Если в XII веке книги были штучным товаром и чтение могли позволить себе только люди очень обеспеченные, то к XVIII веку чтение, хоть и осталось дорогим удовольствием, было доступно гораздо большему числу людей, и, что более важно, читательская масса стала разнородной. Чтение "пошло в народ".
Примерно в то же время в Англии изобрели паровой двигатель, который положил начало промышленной революции. Новые читатели - купцы, ремесленники, буржуа - продолжали читать рыцарские романы (этот жанр умирал, умирал, но до сих пор живее всех живых - разве что интерьеры изменились да от стихотворного размера авторы в итоге отказались), но к историям о сэре Ланселоте, догнавшем леди Гиневру, добавились сюжеты реалистические или хотя бы разворачивающиеся в привычном и понятном читателю окружении.
О сюжетах тогда не то чтобы не задумывались, но фабула для писателя была и остается лишь одним из инструментов воздействия на читателя. По мере распространения книжной продукции важность фабулы возрастала, однако писатель, которому почему-то попался под руку слабый сюжет, всегда мог скрасить повествование остроумными диалогами, красочными описаниями незнакомых читателю мест или полезными наставлениями (еще в XIX веке нормальным считалось, если автор разбавляет рассказ пространными рассуждениями о поступках героев и о том, как вообще устроена жизнь). Проблема с фабулой встала в полный рост только с появлением кинематографа [Конечно, это существенное упрощение. Но феномен массовой литературы, главное и единственное достоинство которой - увлекательный сюжет, проявился, пожалуй, только в XX веке].
Киносценаристы по сравнению с писателями и драматургами оказались очень ограничены в средствах. Пленка плохо переносит длинные статичные диалоги, совсем нетерпима к монологам и не способна транслировать нам мысли и чувства героев. Сценарист не может написать, что герой что-то подумал - мысли и чувства должны быть очевидны из действий, происходящих на экране. Важность хороших диалогов никто не отменил, но на первое место вышла фабула. Именно правильно выстроенный сюжет обеспечивал интерес зрителя и, как следствие, успех картины в целом.
Первыми это поняли даже не сценаристы, а кинопродюсеры. Кино - удовольствие дорогое, поэтому гонка за идеальным сюжетом началась сразу же. А равно и попытки отвлечь зрителя от сюжета как такового: система суперзвезд, долгое время служившая основой массового кинематографа, гарантирует не то, что зрителю фильм понравится (это как раз не факт), а то, что зритель заплатит за билет. Работающие сюжетные схемы были найдены довольно быстро и во многом оказались подозрительно близки к трехчастной аристотелевской трагедии, причем зачастую чем проще они были, тем проще было продать фильм конечному зрителю.