Вот и тогда у нее вновь начались боли, и он, не скрывая раздражения, говорил ей:
— Что ты себя накручиваешь! Тебя же обследовали у Марата: нет у тебя ни гастрита, ни поджелудочной...
— Болит, — жалко улыбалась она. — Я сама не понимаю...
Утром ей стало совсем плохо. Тянуло печень, и ртутный столбик на градуснике упрямо полз к отметке “тридцать восемь”.
Она держалась за бок и, сглатывая слезы, как заклинание, повторяла:
— Только бы не гепатит, только не гепатит... Я могла заразить мальчика...
И это тоже навсегда осталось в нем: как плакала не от боли — от мысли, что могла заразить мальчика. Как часами сидела у его постели, перебирая непослушные волосы, шептала что-то: только ему и себе.
А он спал, безмятежно раскинувшись на постели.
Он был для нее всем — их сын. Смешной, неугомонный, с болезненной синевой под глазами. Она водила его на обследования, к гомеопатам, обливала холодной водой, а он болел и болел. И чем тяжелее он болел, тем сильнее она привязывалась к нему.
Он подарил ей кольцо с бриллиантом и некоторое время спустя иронично заметил:
— Дружок, ну кто же носит бриллианты без маникюра.
— Разве нельзя? — спросила она.
И в этом “разве нельзя” было столько искренности и непридуманности, что у него тогда подкатило к горлу, стало так стыдно за свой одалживающий тон. Так стыдно...
Он позвонил Марату.
— Мы сейчас приедем.
— Что-то случилось? — спросил Марат.
— Случилось, — ответил он коротко.
Они ехали долго, бесконечно стояли в пробках, ждали светофоров... Она опустила голову на его плечо, невесомо, боясь причинить неудобство.
— Больно? — спрашивал он.
— Уже легче, — отвечала она.
Почему “уже легче”, спрашивал он себя потом? Почему так безрассудно доверился ее неженскому терпению, этой легкомысленной фразе? Он — немолодой, дважды раненный на войне, резаный-перерезаный по госпиталям, изводивший тяжелыми стонами медсестер по ночам...
— Печень, печень, — ворчал Марат. — Аппендицит у тебя. Самый банальный аппендицит. Тебя бы сейчас на стол — был бы у нас стационар...
Он беспомощно развел руками.
— Что же теперь?
— Надо вызывать “скорую”, — сказал Марат.
— Отвези меня в госпиталь, — попросила она. Впервые за все время.
Он позвонил в госпиталь. Трубку взял Воробей.
— Гена, у Кати, судя по всему, аппендицит...
— Неудивительно. Что она от тебя видела...
— Я серьезно.
— Если серьезно, то приезжайте! — сказал Воробей. — Что ты мне голову морочишь. Давно началось?
— Вчера.
— Езжайте, не тяните...
Он положил трубку.
— Поехали...
— Как? — возразила она. — У меня ни халата, ни зубной щетки... И с мальчиком я не попрощалась...
— Дадут тебе там халат, а щетку и мальчика я тебе утром привезу.
— Ну, милый, ну, пожалуйста. Это же всего какой-то час...Что он решает?
Он в растерянности посмотрел на Марата.
— В принципе, острых показаний нет, — сказал Марат.
— Ладно, — согласился он.
Ни тогда, ни позже он не мог простить себе этих полутора часов. Ни халата, который оказался неглаженым и его непременно требовалось погладить, “иначе, представь, как я буду выглядеть в таком халате”. Ни кипятильника, запропастившегося бог знает куда, ни чая, который нужно пересыпать в эту баночку с розовой крышкой. “Да не в эту — эта же из-под соды”. Ни косметички, которую то ли брать, то ли не брать, “хотя целиком она мне, собственно, ни к чему — возьму помаду и тушь, пожалуй. Подай мне вон ту сумочку...”
И подруга, опоздавшая на пятнадцать минут, которой терпеливо объясняла, где стоит овсянка и суп на три дня, какие подгузники для сна, какие для прогулки...
И гомеопатические таблетки для мальчика, которые не успела разложить по пакетикам: эти в среду утром, эти в среду вечером. “Видишь, здесь так и написано: “среда — утро”, “среда — вечер”. Подожди, пожалуйста, не торопи — мне остались лишь суббота и воскресенье...”
И мальчик, катавшийся на машинке по их малогабаритной квартире. И как прикрикнула на него, чтоб не мешался под ногами, а потом плакала и просила прощения...
На стол ее взяли сразу.
— Да не трясись ты, — успокоил Воробей. — Тридцать—сорок минут, и все дела. Не то что с тобой когда-то...
Тогда под Кундузом они собирали его по частям после тяжелого осколочного ранения. С Женькой Панферовым.
Сегодня они тоже оперировали вдвоем.
— Посиди здесь, в кабинете, — сказал Женька, — почитай “Спорт-экспресс”...