Тыковлев задвигался к лестнице, пожимая руки на ходу. Остановился на минуту со старым знакомым, лысым членом коллегии МИД Бочкаренко.
— Ну, как? Все в порядке? Рад видеть, — начал скороговоркой, намереваясь не задерживаться.
— В порядке, в порядке, — заулыбался Бочкаренко. — Как живете-здравствуете, Александр Яковлевич?
— Не жалуюсь, только работы больно много, — бодро ответствовал Тыковлев и вдруг услышал:
— К нам часом переходить не собираетесь?
— Ты с чего это взял? — удивился Тыковлев.
— Значит, неправда. Я так и подумал, — изображая облегченье, улыбнулся Бочкаренко. — А то переходите. Нам хорошие люди нужны. Только рады будем.
Тыковлев внезапно ощутил легкий озноб. Не отстававший ни на шаг немецкий советник, как показалось, холодно и недобро глянул на него в этот момент. Уголки его губ насмешливо шевельнулись.
* * *
Всю ночь не спалось. С чего это обычно осторожный Бочкаренко говорит такое? Жизнь — штука сложная. То задом, то передом поворачивается. Все быть может. Но где же он промахнулся? Чего не учел? Статья? Но говорят, что статья понравилась. На следующий день звонили и из Союза писателей, и так... знакомые всякие, вроде Банкина. Восторг выражали. Но это, правда, ни о чем еще не говорит. А ему бы, дураку, другое приметить. Начальство молчит. И не только начальство. Другие зав. отделами отделываются пустыми словами: “Интересно читается... Наверное, много пришлось поработать... Еще не успел прочитать, но обязательно прочту”. Неладно это.
С утра в своем кабинете Тыковлев поймал себя на мысли, что боится телефонных звонков. Заходили зав. секторами, докладывали бумаги. Он хотел заглянуть им в глаза. В ответ они смотрели на него с холодным удивлением или отводили глаза в сторону. Или только казалось? В обед в маленьком зале для руководящего состава никто почему-то к нему за стол не подсел. Здоровались, кивали головами, махали приветственно ручкой, но шли за другие столы. И даже официантка почему-то сегодня не улыбнулась, как обычно. Сказала, зуб болит. Врала, наверное.
“А собственно, почему ей врать? — разозлился на себя Тыковлев. — Чего ты разлимонился? Что с тобой случилось? Что произошло, что ты в штаны наклал?”
Саша решительно встал из-за стола и захромал к выходу. В дверях столкнулся с консультантом Колей Мишлиным. Привет... привет. Как дела? Нормально. Что нового слышно?
— Как чего нового? — Коля вздернул худое лицо и блеснул очками. — Да ничего. Статью вашу вот обсуждаем. Смело написано. Поздравляю. А то, что академики на вас нажаловались, так это рассосется. Они же понимают, что такие статьи не по личному наитию пишутся, — Коля подмигнул. — Желаю победить.
“Так вот оно что, — подумал Тыковлев. — Нажаловались. Сволочи! А кому? Если Суслову, то полбеды. Он все это дело ведь и затеял. Прикроет. А если не Суслову, а повыше? А если там личные знакомства или помощники подсуетились со своими пояснениями и комментариями? Тогда дело табак. Сдаст его Суслов. Струхнул ведь он перед публикацией. Явно струхнул. И ему бы, Тыковлеву, вовремя сообразить надо было, что не все у Суслова с этой статьей получается, как задумано, что подставляет он Сашу. Получится — значит, все хорошо, не получится — так за авторские статьи автор и отвечает. Через Секретариат ЦК его творение не пропускали, а разговоры с Сусловым к делу не пришьешь. Хотел, мол, и. о. зав. отделом пропаганды повыпендриваться. Ну, и угодил мордой в грязь. Бывает. Опыта не хватает, амбиций много, амуниции мало”.
Тыковлев окончательно скис. Он чувствовал себя, как, наверное, чувствует животное, доставленное на бойню. Стоишь себе в загоне и ждешь. Кажется, ничего не происходит. Солнышко светит, ветерок поддувает, даже сена в уголок загона положили. И все же все не то и не так. Что-то страшное надвигается. Чувствуешь, что надвигается, а объяснить не можешь. И люди, которые деловито снуют вокруг, кажется, глядят мимо невидящим взглядом. Нет тебя больше, Тыковлев. Перестал ты для них существовать, потому что судьба твоя решена. Остальное — вопрос времени. Минут или часов. Впрочем, не все ли равно?
Резко зазвонила первая вертушка. Тыковлев тяжело вздохнул и снял трубку:
— Тыковлев, слушаю.
— Здравствуй, Александр Яковлевич! — раздался в трубке высокий баритон Васваса Кузнецова. — Мне сказали, что ты к нам на службу в МИД переходишь. Что же, поздравляю. Рады будем пополнению. Наверное, встретиться и поговорить надо. Записку в ЦК хотим внести уже завтра. Проголосуют ее, думаю, быстро. Есть положительное мнение Генерального. Так что давай, подъезжай. Жду тебя на седьмом этаже.