Слово Любови Васильевне Родионовой:
— Я уверена, если бы тогда подняли шум, предали все это огласке, ребята были бы спасены.
...Решение лететь на поиски сына возникло у матери сразу после получения телеграммы. Первая поездка была безрезультатной. Командиры части извинились, сообщили, что Женя, оказывается, в плену. И все. Ни поисков, ни помощи. Любовь Васильевна вернулась, ходила в Москве по начальственным кабинетам, надеялась на помощь государства, которое взяло ее сына на службу. Государству не было дела ни до нее, ни до ее сына. Она до сих пор жалеет, что потеряла тогда время в этих хождениях. Додумайся она сразу заложить свою квартиру и привези бандитам выкуп, может быть, Женя был бы жив! Но в то время растерянная, испуганная женщина обращалась за поддержкой к людям, облеченным властью. Обратилась и к знаменитому “правозащитнику” Сергею Адамовичу Ковалеву. “Ты вырастила убийцу!” — крикнул он ей в ответ на просьбу оказать содействие в поисках Жени. Вот вам и “права человека”... Восемнадцатилетний солдат-пограничник, не успевший сделать в Чечне ни одного выстрела, — убийца?
Любовь Васильевна поняла, что искать сына ей придется самой. Она вернулась в Чечню. Потом опять в Курилово, заложила квартиру, взяла проклятые доллары, и опять в Чечню. За десять месяцев поисков она прошла все круги ада, видела голод и холод, издевательства и смерть.
— Я посмотрела на карте эту Чечню, — говорит она, — и подумала: я всю ее, как говорится, руками переберу и найду сына. Живого, изувеченного, мертвого — любого. Но Чечня — это такая дыра, в которую вся Россия провалится без остатка. Я никогда не прощала, не прощаю и не прощу убийц моего сына, что бы там ни выдумывали некоторые о моем смирении! Как это — забыть, простить? Какой это праздник примирения-согласия я должна праздновать? С кем мириться и соглашаться? С убийцами моего сына и тысяч наших солдат, которые не прятались от армии, были верны присяге и выполняли приказы командиров? С теми бессовестными командирами, которые допустили, чтобы их солдаты попали в плен, а потом слали матерям телеграммы о дезертирстве? Ну, зарезали свои же чеченцы убийцу Жени в бандитской разборке, восторжествовала справедливость — но ведь истинные виновники этой войны не наказаны! Поэтому я мечтаю о нашей Победе и делаю все, что могу, для Победы! Я хочу, чтобы нечисти, которая отрезает головы нашим солдатам, не развязывая рук, не было на земле. Она не имеет права жить!
Женя и его товарищи пытались бежать из плена, об этом рассказывал мне его убийца в присутствии представителя ОБСЕ. Побег не удался, единый мученический крест выпал всем четверым. Да я и сама видела каморку с отогнутой решеткой в Бамуте, в бывшем пионерском лагере, где их держали. В этой каморке к потолку приделаны цепи. Разведчики, которые были со мной, сказали, что это дыба. В начале двадцать первого века на территории Российской Федерации существует средневековое пыточное орудие! Я не поверила своим глазам! Дыба сохранилась до сих пор. Кого ожидает она?.. Но это еще не все... — Любовь Васильевна надолго умолкает, как бы собираясь с силами. — На полу лежала куча мусора, она показалась мне странной... Мы разгребли этот мусор... увидели отверстие в подвал... В этой комнате оказался двойной подвал. Лестницы не было... Ребята посветили в отверстие фонариком, там было пусто... На стенах, на полу запеклась кровь. Напротив этого здания, совсем рядом, стоит жилой дом, в нем живет чеченская семья... Им нельзя было не услышать криков, когда наших... били... Они знали... Они прекрасно все знают. Молчат... Многие до сих пор держат в подобных подвалах русских рабов…
Богатое и многолюдное чеченское селение Бамут. Пионерский лагерь... Всего лишь лет десять-пятнадцать назад здесь жили, отдыхали, веселились чеченские ребятишки, и вот они выросли, повзрослели, стали боевиками, захватили в плен русских солдат, бросили их, может, в бывшую комнату вожатых, может, в бывший продуктовый склад, и пытают их на дыбе. Об этом знает местное население, молчит. Бандиты требовали от ребят, чтобы они написали домой письма с просьбами о выкупе. Но никто из них не только не написал писем, но даже адресов своих бандитам не дал. Юноши из простых русских семей, познавших нужду и безработицу, взрослевшие в безвременье первой половины девяностых, когда стремительно обогащались за счет беднеющего народа нынешние “бизнесмены”. Мальчики, честно подставившие плечи матерям и отцам, ставшие до армии опорой семей. Не писали кавказские пленники письма родителям, жалели их, не хотели даже волновать, надеялись на родное государство. Да и какой выкуп могли заплатить семьи, где нужда была постоянной спутницей? Не знали ребята, не могли себе представить, что родина в лице “всенародно избранного” и его подручных их просто забудет, наплюет на них.
21 сентября 96-го, после десяти месяцев мучительной неизвестности, Любовь Васильевна узнала, что Женя убит. Об этом сказал ей сам убийца — сытый, наглый, самоуверенный бандит. Что оставалось делать матери? Достать из чужой земли тело сына, увезти и захоронить на родине по-русски, по-христиански. Но тут начались новые издевательства. Тела замученных пограничников были превращены в предмет торга. Семнадцать (!) переговоров было у Любови Васильевны с боевиками об условиях выдачи тела сына и его товарищей. Каждый раз новые цены, новые унижения, новые слезы. Она была совершенно одна, а так хотелось, чтобы рядом были матери Андрея Трусова, Игоря Яковлева, Александра Железнова, чтобы вместе искали они сыновей, которым выпала единая мученическая судьба. Трижды посылала она телеграммы родителям погибших пограничников, чтобы приехали забрать тела сыновей. Ответа не было... Нашла Любовь Васильевна тела всех четверых одна. “Я хорошо помню одну ночь этой черной осени, — говорит Любовь Васильевна. — Я шла по каменистой дороге после очередной выматывающей душу встречи с боевиками и думала: Господи, пусть сейчас кто-нибудь выстрелит, свои ли, чужие — все равно. Пусть я упаду и больше не встану! У меня нет больше сил!”.
В конце концов боевики потребовали от солдатской матери, чтобы федеральные войска разминировали Бамут. Как? Карт минных полей не было, мины ставили все, кому не лень, — одни боевики приходили, другие уходили. Она не могла, не имела права просить у командования рисковать жизнями солдат, чтобы получить тело сына. Она просто приходила к солдатам, говорила: “Ребята, мой сын погиб, я не могу забрать его, кто хочет мне помочь?” И вместо необходимых пяти добровольцев-саперов вставало двадцать. Вечная благодарность тем настоящим героям. Когда сейчас ругают молодежь, мне есть что возразить.
— Спустя два года я почувствовала, что мне снова необходимо там побывать, — говорит Любовь Васильевна. — Собираясь, я смотрела по телевизору репортажи о начале второй чеченской войны и видела, что ничего не изменилось. Та же кровь, тот же страх в глазах наших мальчиков, та же бедность — солдаты брались за ледяное железо снарядов голыми руками, не защищенными даже перчатками. Все страшно — болезнь, увечье. Но страшней войны нет ничего, и участники всех войн это знают. И я подумала: “Не могу я проехать в Бамут мимо наших блокпостов с пустыми руками”. Мне захотелось ребятам что-то привезти. Мне захотелось, чтобы в том чужом, враждебном, страшном далеке они бы почувствовали, что о них помнят, что их любят.
Я пришла к главе администрации нашего Подольского района Московской области, объяснила все честно — так, мол, и так, погиб единственный сын, работаю ночным сторожем, накопила отгулы и хочу поехать в Чечню, если у вас есть желание, помогите собрать подарки. Я отвезу и раздам! С тем же предложением обратилась к настоятелю московского Сретенского монастыря. И получилась удивительная вещь: с помощью администрации Подольского района и прихожан московских храмов подарков набралось на целый самолет. Это и была первая моя поездка с грузом “человеческой доброты”.
С тех пор Любовь Васильевна была в Чечне двадцать четыре раза. Зачем она ездит на войну? Другая бы постаралась забыть о ней, как о страшном сне, ведь там каждый камень кричит о потере сына. Но Любовь Васильевна не может, не хочет ничего забывать. Через неделю после похорон Жени скончался его отец, и у нее не осталось никого на этом свете. Солдатская мать уже отвезла нашим русским солдатам свыше пятисот тонн подарков. На деньги, что собирают добрые люди, в основном малообеспеченные прихожане московских православных храмов, ту самую евангельскую “лепту вдовы”, Любовь Васильевна закупает у производителей тельняшки, носки, подшлемники, печенье, сушки, гитары, перчатки и зубные щетки, пасту и мыло, писчую бумагу, конфеты и “командирские часы”. Все это сортирует, раскладывает по пакетам и коробкам, потом отвозит и раздает солдатам, добирается на самые дальние заставы, поднимается в горы и спускается в окопы. В последнюю поездку она побывала на заставе, куда можно попасть только вертолетом. Шестнадцать перекатов бурной горной речки преодолела она в армейском КамАЗе, по самые окна в воде. Как же были рады мальчишки, к которым никогда никто не приезжал! В Чечне Любовь Васильевну знают все, солдаты зовут Жениной мамой. При упоминании о ней солдатские и офицерские лица светлеют — это я видела сама. Многие просят передать ей приветы и благодарность. Эта маленькая, хрупкая, не очень здоровая, так много пережившая женщина совершенно бескорыстно, не напоказ делает большое, великое, мужское дело — соединяет народ и армию, согревает сердца солдат, поднимает воинский дух и видит в этом смысл своей жизни.