“— Уж как мне хотелось дочку Лидочкой хотела назвать. Доктор, рассеянно: — “Ну и сына так же назовете”.
* * *
Завершим беглое прочтение столь подробных и содержательных записных книжек той же цветаевской уверенностью, обращенной к нам, что выражена в словах, взятых в эпиграф, — о любви через 100 лет.
“Дорогие правнуки мои, любовники и читатели через 100 лет! Говорю с Вами, как с живыми, ибо вы будете. (Не смущаюсь расстоянием! Ноги и душа одинаково легки на подъем!)
Милые мои правнуки — любовники — читатели! Рассудите: кто прав? И — из недр своей души говорю Вам — пожалейте, потому что я заслуживала, чтобы меня любили”.
Да, она заслуживала любви, пусть горькой, как рябиновые гроздья, но жалость — сама же отвергала. И более того — не жалела сама себя, издалека идя к роковому шагу.
“Я, конечно, кончу самоубийством, ибо все мое желание любви — желание смерти. Это гораздо сложнее, чем “хочу” и “не хочу”.
В апреле 1919 года Цветаева потеряла 500 рублей. Это были немалые деньги: “500 р.! 50 фунтов картофеля — или почти башмаки...” Перечислив еще несколько мелких потерь и воскликнув: “О, это настоящее горе, настоящая тоска!”, она совершенно серьезно добавляет:
“Я в одну секунду было совершенно серьезно — с надеждой — поглядела на крюк в столовой. — Как просто! —
Я испытывала самый настоящий соблазн”.
Следует обратить внимание: подобные мысли посещают ее в столовой, где она получит хоть какую-то еду, а в августе 1941 года Цветаевой зачастую даже есть было нечего. Так что соблазн решить “просто” и разом все проблемы — стал неодолим.
Но, конечно, дело не только в бренных и привычных трудностях. В душе еще раньше поселилось глубинное предчувствие развязки, потому и вплетается мотив прощания.
“Вечером читала Wang’a — бездарную книгу о Китае.
Утром проснулась, подумала, что годы — считанные (потом будут — месяцы...)
Прощай, поля!
Прощай, заря!
Прощай, моя!
Прощай, земля!
Жалко будет. Не только за себя. Потому что никто этого — как я — не любил”.
Эта последняя запись в 15 книжке, относящейся к 1938—1939 годам, внесена после возвращения в СССР на пароходе, после ремарки: “Вот Северное море проедем — легче будет”. Не стало легче в житейской качке... Дальше — недолгое странствие по морю действительности, но уже без глубоко личных свидетельств и записей в “судовом журнале”... Прощай, земля!
Ирина Смирнова • “Жертва жизни всей” (К 110-летию со дня смерти А. А. Фета) (Наш современник N11 2002)
Ирина Смирнова
“ЖЕРТВА ЖИ3НИ ВСЕЙ”
(К 110-летию со дня смерти А. А. Фета)
...Ты дней моих минувших благодать.
Тень, пред которой я благоговею...
А. Фет
Жизнь поэта — только первая часть его
биографии; другую, и более важную часть
составляет посмертная история его поэзии.
В. О. Ключевский.
Литературные портреты
i. “...Но все тебя не назову...”
...И все пройдет — нельзя же век любить,
Но есть и то, чего нельзя забыть...
А. Фет
Только в 1873 году ротмистр А. Фет—А. Шеншин вступил во все права и преимущества по праву наследования. А еще в юные годы произошло событие, наложившее отпечаток на всю его дальнейшую жизнь (по крайней мере, на 38 лет!). Выяснилось, что мальчик родился до официального брака родителей, и местные власти аннулировали запись о рождении. С трудом ему выхлопотали фамилию первого мужа матери. И он попал в разряд незаконнорожденных, совершенно бесправных существ. Так, одним росчерком пера чиновника потомственный дворянин Шеншин стал Фетом, из русского превратился в немца, из российского подданного — в иностранца, лишившись прав наследования имущества и земли.
С той роковой минуты он подписывался: “К сему руку приложил ино-странец Фет”. В университете он числился “студентом из иностранцев”. В письме Я. Полонскому, другу с университетской скамьи, он как-то горько признался: “Я два раза в жизни терял свое состояние, потерял даже имя, что дороже всякого состояния”.
Когда позже его спрашивали, что для него было самым мучительным в жизни, он отвечал, что все слезы и боль сосредоточены в одном слове — Фет.
Искупят прозу Шеншина
Стихи пленительные Фета.
Поэтическое дарование проявилось у Фета рано. В 19 лет, в 1840 году, вышел первый сборник его стихов “Лирический пантеон”, подписанный “А. Ф.”. В книгу вошли переводы произведений Шиллера, Гете и Байрона. Как и все последующие его стихотворные переводы, они были признаны удачными. В “Отечественных записках” (1840, № 12, с. 40) П. Н. Кудрявцевым было отмечено, что “А. Ф. целою головою выше наших дюжинных стиходелателей”. (Вообще, удивительно замечательное знание Фетом русского языка, если учесть, что он обучался в Лифляндии, в пансионе Kpюммepa, где даже директор не говорил свободно по-русски. — И. С. )