— Чего смеяться? — вспыхнул Андрей. — Плакать хочется.
— А чего плакать? — удивился майор. — Музыка...
— Ну как же? Этот грузовик, метла, лопата, шофер. Акционерное общество закрытого типа! Бред какой-то, страшный сон. Как вообще может существовать такое акционерное общество? А песня?
— Э-э-э! — протянул майор. — Это понимать надо. Конечно, акционерное общество. Но не для того, чтобы улицы убирать, а для того, чтобы деньги из московского бюджета получать. Те самые, что мэрия на уборку улиц выделила. Их без акционерного общества оттуда не выцарапаешь. Для того и общество. Потом эти деньги с мэрией же и поделят. А улицы пусть метут лопоухие. Рубите бабки!
Майор весело подмигнул и устремился к музыкальному ларьку.
Была суббота. Дул сильный ветер, который всегда гуляет в Царском Селе, что у метро “Новые Черемушки”. Светило неяркое осеннее солнце. Копошились вороны в мусорных баках. Вокруг деловито сновал народ, наряженный в турецкие кожаные куртки и трикотажные рубашки, размалеванные самыми немыслимыми и непотребными надписями. Молодые люди неопределенной профессии неторопливо посасывали пиво из откупоренных бутылок, перекидываясь матерными репликами. Кто-то шуршал газетой “Московский комсомолец”, водя пальцем по репортажу о визите в один из венгерских бардаков. Было смутно и тоскливо.
Автобус все не появлялся. Толпа понуро ждала. Ждала молча, устремляя взгляды в направлении Царского Села. Тягость молчания опять нарушила бабка в трениках. Нерешительно потоптавшись на месте, она с вызовом начала громкий монолог:
— Стоите и молчите. А раньше, глядишь, изорались бы все. Как же, как же! Автобус вам полчаса как не подают. В райком жалобу бы написали. От социализма камня на камне не оставили бы. А сейчас стоите, как собаки побитые. Пенсии нет. Зарплаты не дают. Автобусы не ходят. Жрать нечего. И жаловаться некому. Чего не орете-то? Поджали хвосты. Вот оно как. А почему поджали? Боитесь их больше, чем коммунистов?
— Ты замолчишь, наконец? — ощерился молодой человек втородневной бритости в джинсовой куртке, с золотыми перстнями на руках. — Не нравится тебе, так и проваливай на кладбище.
— А-а, на кладбище! — обрадовалась бабка, наконец обретшая собеседника. — А ты мне похороны мои, может, оплатишь? Бизнесмен х... Тебя, гляди, самого вперед меня на кладбище снесут. Тебя еще твои дружки не пристрелили? Скоро пристрелят. Все вы друг друга скоро обворуете и перестреляете.
Спор бизнесмена с бабкой не получил продолжения. На улицу с шумом и под вой сирен ворвался кортеж “Мерседесов” и “Ауди”. Замерцали синие горшки на крышах машин. Стоявшие на остановке с любопытством воззрились на темные стекла проносившихся мимо машин.
— Ельцина повезли, — убежденно прокомментировала бабка. — Отец родной проехал. Ты, наверное, от радости в штаны наделал? — обращаясь к небритому, с вызовом продолжала она. — А помнишь, как он раньше в автобусах для показухи ездил да на рейсовых самолетах летал. То-то! А тепереча на “Мерседесах”. Во дворцах, в малахите и в золоте. Как нос на улицу высунул, так все движение вокруг на пушечный выстрел перекрыли. Ох-хо-хо! Отольются кошке мышкины слезки.
— Ты совсем, видать, спятила, — озлился небритый. — Чего Ельцину у нас на Гарибальди делать? Тебя он, старую дуру, не видел? Увидит, так на неделю с тоски запьет...
— А он, и меня не видев, не просыхает. Как он, пьяная морда, немецким оркестром в Берлине дирижировал? Помнишь? Вот стыдоба-то! На весь мир...
— Это он от расстройства, — смутился небритый. — Переживает. Кинул его друг Гельмут по-крупному. Выставил из Европы. Денег ни шиша не дал и спасибо даже не сказал. Все они так. А он надеялся. Думал: план Маршалла, союз с Западом. Уверен был. Если что не так, на рельсы обещал лечь. Он за Россию болеет. Может, поэтому и закладывает.
— И чего же не лег? — ехидно вопросила бабка. — Давно лег бы, коли за Россию болеет. Ан нет! Ельцин обещает, Клинтон обещает, Коль говорит. А тем временем все Россию имеют, кто и как хочет. А я уж какой год живу на картошке и кефире. И никому дела нет! А я что, одна такая? Погляди вокруг! Окаянство — одно слово!
— Лучше будет, — примирительно сказал небритый, явно стараясь закруглить разговор. — Потерпеть надо. Тяжелое наследство досталось...
— Ох, уж до чего тяжелое, — в тон ему поддакнула бабка. — Воруете, воруете и все никак до конца разворовать не можете. Интересно, если бы не это наследство, на какие бы деньги вы, новые русские, жили? Паразиты!