чести, порядочности, верности.
Он стал русским солдатским
и народным святым.
ЖИЗНЬ
Март 2006 года. Московская область, Подольский район, маленький поселок Курилово. Аккуратная типовая квартирка на первом этаже блочной пятиэтажки. Скромная кухонька, на столе гвоздики в вазе, в подсвечнике — свеча. Со стены глядят две фотографии в одинаковых рамках: задумчивый первоклассник, серьезный солдат-новобранец.
За окном тихо идет снег. Кажется, время застыло и идут только настенные часы. Под их мерное тиканье мы пьем ароматный чай с мятой, беседуем с мамой Евгения Родионова, Любовью Васильевной Родионовой.
“Кто-то проживает длинную жизнь и не оставляет после себя ничего. Кто-то — короткую и умирает на выдохе, но проживает эту жизнь светло, ярко и чисто, может быть, сравнимо со слезой младенца. Женя пришел в мир, надеясь, что мир примет его. Пришел, чтобы расти, учиться, дружить, любить. Пришел, чтобы исполнить то, что должен исполнить каждый мужчина на земле: вырастить сына, построить дом, посадить дерево. Чтобы любить и защищать свою страну.
Я всегда жила с уверенностью, что я — частица могучей, надежной, сильной, доброй страны. Я и Женю так воспитывала. Его и сама жизнь так воспитывала. Многое он успел сделать. В семилетнем возрасте он посадил под окнами общежития, где мы с ним жили тринадцать лет, две маленькие тонкие рябинки, как знак того, что мы остались с ним совсем одни. За эти годы рябинки дотянулись до третьего этажа.
В двадцати метрах от общежития, почти под самым окном — братская могила и памятник погибшим в Великую Отечественную. В 1943-м году здесь упал подбитый фашистами самолет, погибли летчики и 20 десантников десантно-штурмовой группы, летевшей на задание. Ухаживали за могилой и за Аллеей Славы всё общежитие, вся школа, и взрослые и дети. Каждый день Женя проходил мимо памятника, вместе со всеми следил за чистотой, приносил цветы.
И ветеранов Великой Отечественной войны чествовали не по должности, а от души! Это не сыграешь. Весной, к Дню Победы, мы лазали с Женей по болотам, искали купавки, лесные медуницы. Цветов тогда не было в магазинах, а память защитников Родины надо было все равно почтить. Да и вообще ратный труд, воин, защитник Отечества — это с детства был святым для нас. Женя думал, что за ним страна, стена. А страну разрушили, и теперешнему ее осколку наплевать и на Женю, и на меня…”
1991 год. Жене 12 лет. Верхушка КПСС массово отрекается от вчерашних убеждений, публично сжигает партбилеты. Член КПСС Л. В. Родионова до сих пор хранит свой партбилет. Как миллионы честных советских коммунистов, она не делала в партии ничего постыдного. Она отвечала за работу с ветеранами Великой Отечественной войны, и Женя вместе с нею собирал для ветеранов букетики купавок ко Дню Победы. Не было в ячейке денег на помпезные букеты, но была трогательная искренность, душевная потребность делать добро, отблагодарить защитников Родины памятью и любовью. Мы помнили героев не по обязанности. Может, это и есть патриотическое воспитание?
“На вопрос: каким он был, всегда очень трудно отвечать. Веселым. Добрым. Неплохо играл на гитаре, с самых малых лет писал очень трогательные стихи, в основном посвященные маме. Любил рисовать. На его рисунках всегда была природа: небо, поле, лес, река, никогда не было домов, городов, машин. Он никогда не пел песни и не читал стихи на людях, только в кругу самых близких людей.
Какая-то необыкновенная взрослость была в нем. Я жила за ним, как за каменной стеной. Иногда даже по-отечески строго он журил меня за что-то. В его стихах я была красивая, молодая. Значит, он видел меня такой, точнее, хотел видеть.
В 10 или 11 лет вернулся с летних каникул от своих бабушек — а их было две, и обеих звали Мария, — с крестиком на шее.
Я пыталась его убедить снять крестик — больше всего я боялась насмешек. Он не спорил. Просто сказал, что крестик ему не мешает. Он по-прежнему занимался спортом, общался с друзьями. Может, стал более сосредоточенным. Тогда я подумала, что в мой дом пришла беда. Это потом я поняла, какой цвет и запах у настоящей беды.
У Жени был свой мир, куда он не пускал даже меня. Друзья с ним считались, прислушивались к его взрослости, к его пониманию жизни. И в любой компании как-то незаметно он становился лидером”.
В июне 1995 года Женю призвали в армию. Из поселка Курилово провожали сразу нескольких ребят. И только Женя был задумчивым и невеселым, и несколько раз в глазах его стояли слезы.
Он попал служить в пограничные войска. Прислал первое письмо восторженное: “Мама, я не просто солдат, я пограничник”. За полгода, освоив в Калининградской учебке курс молодого бойца, рядовой пограничной службы Евгений Родионов в числе других трехсот солдат дал согласие на службу в “горячих точках”.
“Несмотря на мои уговоры не ехать туда, на то, что там были уже и раненые и пленные, он очень по-взрослому, но вместе с тем как-то необыкновенно ласково и дружески обнял меня и сказал: “Мама, кто-то же должен и там служить. Почему ты думаешь, что другой матери меньше жаль своего сына? А плен — это уж как повезет”. А потом он улетел, и я долго не знала куда. Его единственное письмо я получила из Владикавказа. “Мама, какие здесь красивые горы — писал он. — Когда я отслужу, мы с тобой приедем сюда отдыхать, здесь так красиво!”. Он даже не предполагал, сколько раз потом я увижу эти горы всякими: и красивыми, и тревожными, и мрачными, и враждебными”.
Ко дню рождения, к 17 января, Любовь Васильевна получила от него письмо со стихами:
С днем рожденья тебя поздравляю,
Моя милая, нежная мать!
Ты меня извини, дорогая,
Что тебя не могу я обнять.
Я тебе много счастья желаю,
Чтобы много ты лет прожила,
Чтоб всегда ты была молодая,
И всегда чтоб со мною жила.
Поздравляю тебя, моя мама,
Я словами от чистой души.
Много счастья желаю, здоровья,
Ты сто лет для меня проживи.
И еще тебе, мама, желаю,
Чтобы старость тебя не брала,
Чтоб всегда ты была молодая
И всегда чтоб со мною была!
И до сих пор мать все задает себе вопрос: “Со мною — это где: на этом свете или на том?” и не находит ответа…
В ночь с 13 на 14 января 1996 года в составе 479-го пограничного отряда особого назначения 3-й мотоманевренной группы он улетел в командировку в Чечню. Спустя годы я узнала, что на том месте, откуда они уходили на границу, был когда-то мужской монастырь. Он уходил на смерть со святого места, не будучи монахом, а будучи солдатом, рядовым.
Кто-то большой и важный в Москве тогда провел жирную красную черту по территории Чечено-Ингушетии, назвал эту черту административной границей и поставил там пограничный спецназ: проверять машины, не пропускать наркотики, оружие, боеприпасы, боевиков и в то же время не раздражать так называемое мирное население. Возможно ли это в условиях войны, когда единоверцы — чеченцы и ингуши — многие связаны родственными, соседскими связями?
ВЫБОР
А ровно через месяц, в ночь на 13 на14 февраля 1996 года, на пограничном блок-посту в селе Галашки, на границе Чечни и Ингушетии, их было в наряде четверо: младший сержант Андрей Трусов, рядовой Игорь Яковлев, рядовой Александр Железнов, рядовой Евгений Родионов. Через их пост часто проезжал медицинский “уазик”, который в армии называют “таблеткой”. К нему успели привыкнуть. В ту роковую ночь, когда ничего не подозревающие солдаты подошли проверить эту машину, из нее выскочила дюжина вооруженных до зубов боевиков. После короткой неравной схватки ребят затолкали в машину и увезли в Чечню. На земле остались следы борьбы и кровь. А “таблетка” проехала еще через три наших блок-поста, и никто ее больше не проверил.
“Мальчишки, — продолжает Любовь Васильевна, — 3 месяца в учебке, 3 месяца спецподготовки, а потом сразу в пекло. И дали им приказ выполнять свой долг, то есть проверять машины. А там шла война! И это была единственная “дорога жизни” для боевиков!
Сейчас, спустя годы, я даже не знаю, кого я больше ненавижу — тех, кто лишил Женю жизни, или тех, кто предал его, кто бросил на поругание, на издевательство! На сто дней и сто ночей страшного, как история показала, самого страшного, плена — чеченского.