Еще одно семейство других Горевых - в самом конце бывшей деревенской, ныне городской улицы, грело и пестовало под крышей старинного пятистенка аж трех крепышей, которых звали Петя, Федя и Ефим. Были они погодки, похоже, родители их, тетя Аня и дядя Паша, когда-то позволили себе отвязаться и не крепко задумались о том, как станут жить такой оравой. Пока парни были совсем малы, родители изнурялись, валились с ног от трудов тяжких, но, не имея образования, связей, достойной работы, спасались одним лишь огородом да жалкой живностью. Потом тетя Аня пристроилась в кафе, поварихой, кажется, и не за счет денег, а, наверное, за счет продуктов с кухни зажили эти Горевы чуть получше, а потом и совсем даже ничего.
Женщины-соседки замечают все всегда первыми, и пошел по бывшим деревенским деревянным домишкам слух, будто Петька, Федя и Ефим, достигши возраста частичной уголовной ответственности, за нее, уголовщину, и принялись. В местных газетках и по городскому радио стали сообщать, что завелись откуда-то бандиты, которые то подломят уличный киоск, а то и мелкий магазинчик, где не установлена сигнализация.
Потом стали сообщать, что грабанули магазинчик и с сигнализацией, и охрана скоро прибыла на место происшествия, да никого не нашли. Грешили на приезжих из большого города, который подымливал, пошумливал, по-ухивал в двадцати верстах от своего малого, никому не нужного, умирающего спутника. Но меткий женский глаз заприметил, что Петя восьми лет, Федя - девяти лет и Ефим - десяти чего-то вдруг жуют недешевую жвачку и оплевали ею весь транзитный асфальт, и вовсю курят сигареты "Мальборо" в красных с белым коробках, а это не всякому взрослому-то по карману. И вообще сыто рыгают! "Откуда дровишки?" - напрашивался извечный
русский вопрос, непроизносимый, впрочем, вслух. Однако вполне несовершеннолетние Петя, Федя и Ефим наивно таращили свои невыразительные серые шарики, хлопали белесыми ресницами, ерошили свои белобрысые
"бошки" и молчали.
А зачем говорить, если ни о чем не спрашивают?
7
Был, конечно, и еще народец в Гореве, но те еще мелюзга, будущий, конечно, кадровый резерв, но это предстоящее из десяти-то с немногим лет проглядывает невнятно и туманно. В общем, слаба была в ту пору горевская детвора, и Бориска не велик шиш, в атаманы никакие не годился, скорей уж Витька Головастик да Васька Аксель могли на это претендовать, хотя бы и по возрасту - были они все-таки постарше, - но той порой и братаны-то гляделись еще мирными телятами, хотя и помыкивающими уже юношескими, с хрипотцой, голосами, сбиваясь с фальцета на баритон и крякая при том, да и охотно уже матерясь.
Подумавши, Бориска направил свои стопы к братанам Горевым. О приключениях последних дней рассказал прямодушно, не таясь. Братьев возмутило подлое коллективное нападение, а ведь и они в той же школе учились, вот, знай бы заранее, на троих-то, небось, рахнулись полезть, а если б еще прибавить Петю, Федю и Ефима…
Принялись соображать: шестеро против десяти, это как? Слабовато? Или в самый раз? Нет, ну, ясное дело, против шестерых не поперли бы, каждый Горев хоть куда, - а один на один все котомки отдадим, - но все же и преимущества никакого. Надо бы еще землячков - поболе или поумелее.
Была осень, сидели они на бревнышках возле Витьки-Васькиного дома, крутили пальцами в собственных носах.
- Надо чему-то научиться такому, - сказал Бориска.
- Боксу, что ли? - спросил Головастик.
- А есть еще карате, - поддержал Аксель, - джиу-джитсу, еще что-то там такое, вон даже президенты не брезгуют, а мы чё?
- Президенты президентами, - протянул Бориска. - Они люди ученые, образованные, им можно на ковриках, на этих самых татами. А мы…
- Ну и что?
- А вот что: раз - и в нос, и с копыт долой, понимаешь? В нос, и с копыт! Дважды два.
- Значит, бокс? - догадался Аксель.
- Бокс, - кивнул Бориска. И все вздохнули. Никакого бокса в их городке и в помине не было…
Расходились с бревнышек тяжеловато. Навстречу попалась троица: Петя, Федя и Ефим. Обрадовались, встретив однофамильцев, разглядев Бори-ску, предложили притырить из дому пивка. Витька с Васьком согласились, но Борис уперся - не хотелось ему этого проклятого пива, хотя забыться, просто от всего отключиться он бы и не возражал.