Бабы, тряся пустыми кошельками, с тем же упреком — на мужей. Бурные семейные сцены закипели во всех улочках и переулках… Одну из них, списанную, можно подумать, с натуры, считаю, надо представить читателям:
Жена:
Прозрела на миг
И — в слезы! И в крик!
Муж в лоб себя — хлоп
(Ладонью пока):
— Баран! Остолоп!
Все было в руках!
Мне б, дурню, не пить —
Границы крепить!
Подарков не ждать —
На Карьке пахать…
Жена (при ухвате):
— А ты — демократил!
На что, мол, нам воды
Советской свободы —
Добыли свободку
На девок! На водку!
Нате — пейте,
Сплошь — глупейте,
Чтобы бушин
Рот — по уши!..
В этой избе, как видим, прозрели оба — и муж и жена, хотя и с запозданием: “Все было в руках”… Было — и сплыло. Понимая это, вместе с народом страдает и поэт: “Угон авиалайнера — пустяк. Угон страны на современной сцене”.
Вспомнилось близкое по настроению рубцовское заклинание: “Россия, Русь! Храни себя, храни!” Но как? У Рубцова ответа нет. А без него заклинание повисает в воздухе, не побуждает к действию, а может, и к сражению, если стало явным намерение врага Россию погубить.
О. Фокина не была бы О. Фокиной, если бы не дополнила заклинание-молитву Рубцова энергичным призывом:
Россия, Русь! Храни себя сама,
И если впрямь — безвыходно и туго,
Назло врагам сплети себе кольчугу
И бейся за хоромы-терема!
Бейся, убедившись, что “твои сыны хранить тебя не могут”, бейся, не теряя надежду, что они…
Еще с повинною придут
За все перед тобою прегрешенья
И — жизнь не в жизнь без твоего прощенья! —
Стыдясь и каясь, в ноги упадут.
Придут, конечно, не все, а уж в ноги упадут — тем более… Такие, как Кох, Абрамович, и не подумают даже — поэт не обольщается на сей счет. Единственное, что они готовы сделать для России — это положить цветы к ее изголовью…
Но тех, которые придут, “стыдясь и каясь”, верит О. Фокина, будет все-таки больше. Эта вера продиктовала ей одно из самых сильных стихотворений (“Мы всё еще под гору…”), в котором она твердо продекларировала свою гражданственную и патриотическую позицию. Поскольку тираж сборника небольшой и едва ли выйдет какой-то частью за пределы Вологды, приведу стихотворение полностью:
* * *
Мы всё еще — под гору, под гору, под гору!
...Не столь, однако, низенькой высотка была,
Та, “мерзкая”, та дерзкая гора, на которую
Нас “бывшая” советская власть завела.
Мы всё еще — к низинам, к низинам, к низинам
Нисходим, ниспадаем “с проклятых” высот,
Глаза закрыв от страха и рты поразинув
Кто — в крике, кто — в надежде на жирный кусок.
Мы всё еще — лавиной, лавиной, лавиной,
Безвольным грязным оползнем скользим в “та-ра-ры”,
Вчерашние дворцы превращая в руины,
Безжалостно гася очаги и костры.
И радуется радио, и колокол звенит, и
“Всеобщечеловеки” кивают: “О’ кей!”
…Но в контурах вершин проступают граниты
Тех самых, кто не трус, не подлец, не лакей,
Не жалкая шестерка, не пьянь, не обжора,
Не лодырь, не палач, не грабитель, не вор, —
Те мраморы и кремни, алмазы которых
Безмолвно, обнаженно глядят на разор,
На глупую пылинку,
Что с криком: “Свобода!”
Летит на дно ущелья в гремучий поток:
Не горного замеса, другая порода! —
И ладно, что отпала, — какой с нее прок?
И вновь в победу верится: чем оползень шире,
Тем менее доверия глине с песком.
И деревце, как знамя на горной вершине,
Зовет к себе октябрьским багряным листком.
1995