Главная мысль стихотворения: проступают “граниты”… и даже “кремни”… Имеются в виду люди, конечно. Те самые, что в дни обманной “перестройки” растерялись, не умея понять, что надо делать: то ли свой берег укреплять, то ли плыть к другому. Да и как можно было понять, если прорабы “перестройки” насчет берега сознательно темнили, вешали на уши лапшу, тушили из всех идеологических брандспойтов едва вспыхивавший в их душах огонек тревоги, сомнения, догадки… Достаточно вспомнить шоу-зомби Кашпировского: всю страну повергал в летаргический сон!..
Но пришло время: спавшие — проснулись, темные — прозрели. О. Фокина чутко уловила перемену в мыслях этих людей и, уловив, твердо решила: она будет с ними, будет их голосом, их совестью, будет растить в их сердцах тревогу за судьбу России, за свою судьбу.
Но какое “оружие” избрать для этого?
Раздумья на этот счет снова подвигнули к перу. Первое, что вспомнила, склонившись над бумагой, — это советы “наставников”, видимо, руководителей творческих семинаров в Литинституте и маститых критиков в журналах, советы “избирать” для стихов и поэм не “временное” (“Слава временщика долга ли? Слово временщика на час”), а “вечное”; припомнились настойчивые их внушения, мол, “…поэту земельным спорам /Надо горние предпочесть”. И еще: “Дело каждого — слышать, видеть, /Одаренного— избирать”.
Не вняла советам наставников О. Фокина. По ее мнению, и в числе “одаренных” есть просто поэты и есть поэты “озабоченные” (ее определение). Озабоченность предопределяет их выбор. Они твердо убеждены, что лирических вдохов-выдохов, рассчитанных на “гитару семиструнную”, выжимающих слезу сентиментальную, сегодня явно недостаточно. Такая поэзия устроит обывателя, но не гражданина, глубоко переживающего трагедию народа, трагедию, грозящую развалом государства.
Себя О. Фокина видит в ряду “озабоченных”. Как бы от их имени она говорит наставникам: помним, дескать, ваши советы, помним...
…Только снова стихи у нас
Не про реки — про в реки стоки,
Не про небо — про в небо дым,
Про разбурканные дороги
К невеселым местам родным…
Про разрушенные церквушки…
И далее, не оправдываясь, а гордясь, добавляет:
И поэмы у нас “проблемны”,
И в стихах у нас “соцзаказ”.
Хорошо это или плохо, читатели ответят по-разному. Но все вместе, я думаю, они согласятся с тем, что выбор, сделанный поэтом О. Фокиной, достоин уважения. Хотя ничего неожиданного в нем и нет.
К острой, порой даже гневной публицистике в определенные исторические моменты прибегали и Пушкин (“Самовластительный злодей,/Тебя, твой род я ненавижу!..”), и Лермонтов (“Вы, жадною толпой стоящие у трона…”), и Некрасов (“Ты проснешься ль, исполненный сил?..”), и Рылеев (“Известно мне: погибель ждет/Того, кто первым восстает/На притеснителей народа…”), и Маяковский (“Пускай нам общим памятником будет/Построенный в боях социализм”), не говоря уж о Твардовском и Исаковском, не выпускавших из рук сверкающий меч публицистики все четыре года войны.
О. Фокина блестяще продолжила публицистическую традицию русской поэтической классики. Продолжила и углубила, введя в классическую поэтическую лексику разговорную крестьянскую речь, в большинстве случаев весьма остроумную и образную. Вот пример — вдобавок к тем, что были приведены выше:
И герб у нас двуглавый:
Взаимен отворот
Головок — левой, правой, —
Но общ-един живот.
На мир надежда тает:
Живот — оплот? Увы…
Похоже, не хватает
Нам третьей головы:
Обычной, человечьей,
Разумной, нехмельной…
Кто-то добавит: — Ну, положим, не хватает… Так ведь есть еще Дума… — Знаем, есть, — как бы отвечает за своего героя поэт. — Но кто в Думе-то? С “суконным рылом” — никого. В основном — “белая кость”, “предприниматели”… Всечеловеки! Иные даже с двойным гражданством. И каждый — оттуда, сверху — только что не орет:
Чернь, не суйся с советами!
Сгинь, крестьяне-рабочие,
Чугуны прокопченные,
В дорогой вашей вотчине
Мы одни — золоченые,
Мы одни — элитарные,
Мы одни – родословные,
Остальные — бездарные.
Тревожно на душе у поэта от столь непривычной яви. В другом стихотворении тревога эта вылилась уже в трагический вывод: “А государство валится с пугающей поспешностью,/А “демократы” хвалятся…”.
Хвалятся… Но и за этой похвальбой поэт различает подлинное их лицо: