— Икон, в отличие от некоторых, я из переднего угла никогда не убирала. А Иван Григорьевич твой мастак нос по ветру держать. Немало погрешил на своем веку, теперь от грехов решил откупиться? Всю жизнь при райкоме, начальников-коммунистов возил, вроде кучера. С барского стола всегда кусок с маслом имел. А теперь, видишь ли, главный верующий на деревне. Что ни неделя — в церкви новый поп. Нет, не зови, не пойду я туда. Я и дома Богу помолюсь...
Конечно, я не думал, что вот встанет храм в моей родной Михайловке и все в ней изменится, но все же надеялся, что он станет деревне какой-то духовной опорой. Но пути Господни неисповедимы. Высшая правда строится по другим законам, о которых мы можем только смутно догадываться. Немного не доведя дело до конца (может, чтобы была возможность приложить руки и другим?), неожиданно умер Иван Григорьевич. Последнее время он, как бы предчувствуя свой конец, торопился и надорвался, ставя дом священника. Поехал с женой в лес за жердями, чтобы огородить церковный двор, и там его хватил инсульт. Это или не это послужило причиной, но потом мне говорили, что перед тем как ехать в лес, он очень расстроился после разговора с очередным настоятелем храма. Тот якобы стал корить Ивана Григорьевича, тратящего на церквушку всю свою пенсию, как старосту, в финансовых нарушениях. Не знаю, был ли на самом деле этот неприятный разговор, но осиротела церковь. Не знаю, есть ли у нее сейчас настоятель, но ехал я мимо не столь давно — не чувствуется, что у нее есть хозяин.
Я позвонил Геннадию Николаевичу Юдину, который стал заместителем главы администрации района.
— Почти никто не ходит в церковь, — вздохнул он. — Только по праздникам. Опять новый священник, неплохой, из Уфы. Только не знаю, удержится ли, жить-то ему не на что, зарплаты у него нет, а приход — несколько старушек, которым за восемьдесят. А нынешние священники — не те, что были при советской власти, те могли впроголодь служить.
Свербит мысль: вроде бы строили храм для спасения души, вроде бы строили всем миром, а оказалось — один человек. Кого винить? Пытаюсь понять: в кого, во что верит нынешняя Михайловка, как и, впрочем, вся Россия? В Зюганова она уже давно не верит. Явлинского всерьез никогда не принимала. В Жириновском, в отличие от городского люмпен-пролетариата, будучи крестьянским нутром мудрее его, видит хорошо оплачиваемого шута. Гайдара с Чубайсом ненавидит. Верит ли она в нынешнего президента? Думаю, что даже менее меня. Михайловка угрюмо молчит...
Она замкнулась в себе, оберегая себя, кажется, даже от церкви, опасаясь, что и там уже ложь. Потому как включишь телевизор, а там, что ни прохвост-политик, то непременно со свечкой в церкви, охмуряет электорат, при коммунистах такого наглого и циничного вранья не было.
Замкнулась в себе Михайловка, как замкнулись в себе тысячи последних русских деревень. Как-то мне попалась статья о гражданской войне некоего И. Карского, в которой была такая мысль: “Деревня не металась между красными и белыми, а словно замкнулась в себе, упрямо пытаясь свести к минимуму пагубное вмешательство и тех и других”. Это и о моей Михайловке. Не было в ней добровольцев ни в красные, ни в белые, те и другие забирали моих земляков по мобилизации, отлавливая по баням и оврагам, и те и другие расстреливали за дезертирство, потому как не хотели мои земляки воевать, потому что нужно было вовремя пахать-сеять. Но дело было не только в этом: своим глубинным крестьянским чутьем они знали, что правды-истины не было ни за теми, ни за другими. Идеализируемые ныне вожди белого движения, как радетели за Россию, за редким исключением таковыми не были, потому они и не победили. В большинстве своем они были масонами, разрушителями России, в свое время поставившими Россию на грань катастрофы и приведшими к гибели ее последнего императора. О красных я уже не говорю, и еще неизвестно, кто более виноват в гибели царя-мученика. И снова перед глазами маленький деревянный храм на краю дедовского погоста, где, надеюсь, найдется место и для меня. Почему он освящен во имя Табынской иконы Божией Матери? Чего-то не досказал — или не хотел досказать мне владыка Никон?..
Поиски Табынской иконы Божией Матери продолжаются. К ним присоединяются все новые и новые люди. Нетерпеливее всех, наверное, Борис Николаевич Федоров, он звонит мне чуть ли не каждый день: “Из Новосибирска в Кульджу летают самолеты авиакомпании “Сибирь”, там есть ее представительство, попробуйте связаться с ними”. “Народная партия обещала оплатить дорогу в Кульджу В. Ф. Мищенко и о. Владимиру...”.
Все вроде бы хорошо, все вроде бы идет своим чередом, но меня постоянно преследует мысль: не то чтобы мы делали что-то не то или не так, а может быть, как это точнее сказать... начали поиск не с того конца. Да, мы ищем Чудотворную икону, вроде бы побуждаемые самым искренним чувством, но достойны ли мы того, чтобы Она вернулась к нам? Меня пригнул к земле факт, что даже там, в изгнании, священники, бывшие с Ней, выясняли между собой отношения, писали друг на друга жалобы...
Возможно, мы Ее и найдем. Но пойдет ли Она к нам? А пойдет — не придется ли Ей снова уходить за российские рубежи в результате еще одной внутренней — последней? — Смуты? Только куда теперь уходить-то? Вообще с планеты? А это значит, что придет время Антихриста. Наверное, не только мне не дает покоя мысль: неужели мы не оправдали возложенной на нас Всевышним надежды? Как в свое время не оправдали Его надежды иудеи. И мы теперь, может, два в разное время богоизбранных и одинаково отвергнутых Им народа, выясняем между собой отношения...
Куда возвращаться Ей? И куда возвращаться Казанской иконе Божией Матери? В Казань, где ныне рушат православные храмы?
И все-таки: наверное, не случайно, что 400 с лишним лет назад икона Табынской Божией Матери явилась миру на стыке Европы и Азии, на стыке славянского и тюркского миров, на стыке Православия и Ислама, как не случайно тут позже явились миру Аксаковы. Может, чтобы соединять народы? Как не случайно, что в самые трагические поры спасать Россию пытались, может, не совсем русские по крови люди: Колчак, Врангель. Александр Матросов — по последним изысканиям, скорее башкир, который лег на амбразуру врага — за други своя! — русским солдатом.
Может, Она не случайно ушла именно в Китай. И не просто в Китай, а в один из его самых многонациональных районов: в Синьцзян-Уйгурский автономный район, где среди 13 миллионов населения 30% мусульмане-уйгуры, а также монголы, казахи, таджики, узбеки... Я иногда думаю: а может, Табынская икона Божией Матери ушла в Китай еще и потому, что это, кажется, единственная страна, которая сейчас реально противостоит тайне беззакония...
Где Ее искать? Не исключено, что Она находится, тайно оберегаемая, в одной из русских семей в Кульдже или в окрестностях ее. До сего дня в пределах Китайского Алтая уцелели казачьи станицы, которые верны заветам предков, сохранили традиционный казачий быт и уклад жизни. И мечтая о возвращении Святыни, нужно думать и о них, ведь с их предками Она ушла из России, и для них Она является, может быть, единственной духовной опорой.
По мнению священника о. Дмитрия Поздняева, Икону, скорее всего, нужно искать в запасниках министерства культуры Синьцзян-Уйгурского автономного района, в его административном центре, г. Урумчи. Это огромный двухмиллионный город, который, как и весь Китай, ныне строится с невероятной быстротой. Огромные здания офисов компаний и гостиницы, современные многоярусные шоссе с удобными развязками — все это мало напоминает прежний Синьцзян, каким он был всего несколько лет назад. В последние годы построено множество мечетей, восстановлены и буддийские храмы. Религия теперь снова под защитой государства. И лишь на одной из улочек Урумчи, в уйгурском квартале, можно увидеть небольшой православный храм...
Если действительно Икона находится в запасниках министерства культуры Синьцзяна, а тем более в Пекине, что тоже не исключено, то переговоры о Ее возвращении могут вестись только на высоком государственном уровне, может, на уровне министра иностранных дел или даже президента. Ибо не было еще, кажется, случая, чтобы китайцы легко расстались с так или иначе попавшими к ним культурными ценностями, и в этом они правы. Переговоры о поисках и возвращении в Россию одной из главных святынь Русского народа — Табынской иконы Божией Матери — могли бы стать важной вехой в будущих российско-китайских, и не только государственных, отношениях.