Видимо, чтобы не разрушить стройную конструкцию этого “суда” (хотя, собственно, по какому праву?), не помешать главному, в маршрут понтифика остался не включенным страшный Дарницкий концлагерь для советских военнопленных. Это было естественным продолжением линии поведения Иоанна Павла II, ни разу не произнесшего слов благодарности тем солдатам армии Конева, что ценой своих жизней спасли от полного уничтожения его родной Краков, и ни разу не призвавшего свою польскую паству прекратить надругательства над памятниками советским воинам, погибшим при освобождении Польши. Таков строй чувств понтифика, таковы его убеждения, роднящие его с достаточно одиозной фигурой Пия XII, которого Иоанн Павел II подчеркнуто назвал во Львове своим предшественником.
В контексте же украинского визита подобная расстановка акцентов была еще и функционально необходимым элементом в подготовке к тому главному, что совершилось во Львове 27 июня 2001 года.
Здесь во время литургии византийского обряда к лику святых были причислены 29 греко-католиков, лишь один из которых погиб в Майданеке, остальные же, как сообщается в житиях, “погибли от рук большевиков”, притом по большей части в последние военные и послевоенные годы. Во взвинченной атмосфере, хорошо подготовленной и предшествующими днями визита, и шедшей на протяжении 10 лет переоценкой исторических лиц и событий той эпохи, на Украине быстро вылившейся в прямую героизацию Степана Бандеры, Ярослава Стецько и их боевиков, подобная канонизация (точнее, по терминологии католической церкви, беатификация) тех, кто пострадал от советских карательных органов, была воспринята совершенно однозначно — как торжество справедливости и окончательное преодоление последствий “сталинского” Львовского собора 1946 года. К сожалению, как показывают многочисленные выступления в печати и по TВ, такой пропагандистски-упрощенный взгляд на события тех уже далеких дней весьма распространен и в России, в том числе не раз заявлялся иерархами МП. Причем если говорить о политиках, историках, политологах и публицистах, то часть из них, конечно, знает, что истина далеко не так проста, однако сознательно идет на ее искажение. Что же до основной массы населения, то ей, конечно, уже и неведомо, в какой сложной обстановке, в атмосфере каких раскаленных страстей происходил Львовский собор и до какой степени сильно здесь было негодование против греко-католического духовенства. Подавляющая его часть во главе с митрополитом Андреем Шептицким и его коадъюетором (т. е. названным преемником) кардиналом Иосифом Слипым открыто поддержала фашистскую Германию, тесно сотрудничала с оккупационными властями и несла свою долю ответственности за все, что происходило в годы войны на землях Украины.
Между прочим, сам Шептицкий писал 29—31 августа 1942 года папе Пию XII: “Весь наш край сегодня согласен с тем, что немецкий режим является злом в большей, едва ли не сатанинской степени, чем большевистское зло. В течение полугода не проходило и дня, чтобы не совершались самые ужасные преступления... События развиваются так, как будто на несчастный народ набросилась банда сумасшедших или стая диких волков...” (“Наука и религия”, № 5, 2000 г.). В свете этих слов мудрено понять позицию академика Якова Этингера, в чьих глазах коллаборанство Шептицкого едва ли не оправдано — или, во всяком случае, искупается — тем, что митрополит, по некоторым данным, порою прятал преследуемых евреев (“НГ”, 07.09.2001). А то, что, по его собственным словам в письме к Пию XII, немцы “к жителям деревни относятся как к колониальным неграм”, видимо, не стоящая внимания мелочь*. Ведь это славяне; тем более стоит ли помнить об умерщвленных фашистами и бандеровцами православных священниках, о которых почему-то никто не вспоминает как о мучениках. Никто — в том числе и Московская патриархия. Пропагандистские апокрифы тут неуместны, ибо никем не опровергаемые факты говорят сами за себя. Шептицкий лично поздравил Гитлера со взятием “златоглавого города на Днепре”, и это было точным повторением его же позиции, занятой в начале Первой мировой войны, когда униатское духовенство выступило с воззванием, выражавшим надежду на скорый разгром “исторического врага Украины” — России. А еще до падения Киева митрополит Шептицкий выступил с пастырским посланием в поддержку провозглашенного 30 июня 1941 года правительством Ярослава Стецько Акта о восстановлении Украинской Державы. Он хорошо знал, что именно благословляет, и если в наводнивших Киев 60 лет спустя посвященных этому событию буклетах был стыдливо опущен третий пункт, то уж Шептицкому-то он был хорошо известен. А призывал этот третий пункт к “тесному взаимодействию с национал-социалистической Великогерманией, которая под руководством Адольфа Гитлера создает новый порядок в Европе и мире и помогает украинскому народу освободиться от московской оккупации” и совместной с “союзной немецкой армией” борьбе против этой самой оккупации.