Особенно мне запомнился последний бой Бориса Павловича. Накануне войска Карельского фронта при содействии кораблей и частей Северного флота овладели городом Петсамо. Враг начал спешно оттягивать силы на запад. 16 октября 1944 года из Киркенеса выходил конвой с живой силой и техникой. Нам, торпедоносцам, была поставлена задача - сорвать эту переброску, не выпустить из фиорда ни одного транспорта.
На задание пошли двумя группами. Я был в первой. Борис Павлович вел вторую. Наша группа легла на боевой курс со стороны суши. С первого же захода мы потопили один транспорт. Группа Сыромятникова шла с моря, и на нее был направлен весь огонь кораблей".
Далее вновь обратимся к архивным документам. Фонд 243, дело 34692. На странице 144 говорится:
"Плотная дымка застилала горизонт, видимость не превышала пяти километров. Когда по курсу показался караван, ведущий приказал:
- Перестроиться в правый пеленг!
Принимать боевой порядок приходилось под сильным артиллерийским огнем.
- Атака! - скомандовал Сыромятников.
Ведомые ринулись на врага.
Недалеко оставалось до цели, когда вражеский снаряд попал в левый мотор машины Сыромятникова. Самолет загорелся, но уверенно шел в цель.
- За мной! Ближе! Ближе! Смелее! - командовал Сыромятников.
В это время вражеская трасса зажгла и правый мотор торпедоносца. Ведомым казалось, что горящий факел летит на врага.
Штурман 9-го гвардейского Краснознаменного минно-торпедного полка, майор А. И. Скнарев продолжал наводить самолет, и с дистанции 800 метров по транспорту была сброшена торпеда.
- Командир, горим, - поступил доклад стрелка-радиста, гвардии старшего сержанта Г. С. Асеева.
- Спокойно, спокойно! - ответил командир.
После этих слов от самолета отделилась вторая торпеда и устремилась к вражескому транспорту.
Гвардейский экипаж, верный присяге и воинскому долгу, до последнего дыхания выполнял боевую задачу и героически погиб. От сброшенных машиной Сыромятникова торпед погиб, затонув, и вражеский транспорт, на котором эвакуировались более трех тысяч солдат и офицеров. Боевые друзья-североморцы отомстили за смерть своих товарищей. В тот день группа Сыромятникова потопила два транспорта, сторожевой корабль, тральщик и катер противника.
На следующий день, 17 октября, на траурном митинге гвардейцы поклялись открыть счет мести за своего командира полка и его боевых товарищей. 24 октября экипажи летчиков Лукашова, Псиаренко, Абрамова выполнили клятвы. Они атаковали вражеский конвой с короткой дистанции и потопили три корабля.
На боевом счету 9-го гвардейского Краснознаменного Киркенесского минно-торпедного авиаполка было 118 потопленных транспортов, судов и боевых кораблей, 12 сбитых самолетов противника. Полк воспитал 17 Героев Советского Союза. За успешное выполнение заданий командования авиаторам полка было вручено 463 боевых ордена и медали.
5 ноября 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР гвардии подполковнику Б. П. Сыромятникову, гвардии майору А. И. Скнареву, стрелку-радисту гвардии старшему сержанту Г. С. Асееву было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза...
Приказом Министра Военно-Морского Флота от 8 мая 1950 года Б. П. Сыромятников навечно зачислен в списки личного состава одной из частей Военно-Воздушных Сил Северного флота.
* * *
В этой братской могиле, каких не счесть на Руси, спят вечным сном фронтовики-подводники. Что ж, война есть война... А вот гибель "Курска" в мирное время - на чьей она совести? Кто за это преступление ответит?!
Взорванные террористами жилые дома в Москве и других российских городах, заказные убийства, трагедия "Курска", угон чеченцами авиалайнера, затопление космической станции "Мир"... - не много ли для начала "возрождения" Великой России?!
* * *
"...доставалась дорогая бронь, с зерцалом и локотниками, шелом с панцирным ожерельем, бахтерцы, колонтари, восточные, добытые в бою или меной, клинки, клевцы и шестоперы, отделанные серебром рогатины... И вот выезжает со двора дружина. Ратники, приторочив копья, подрагивают в седлах... дружина в бронях, остальные в тегилеях: от стрел татарских нашили толстые войлочные пансыри. На коне в таком сидишь, как бочка, да зато стрела не пробьет! Новинка, раньше не было такого..."
под эпигр.Д. Балашов.
под эпигр."Младший сын"
Семь столетий пролегли между победами Александра Невского и сражениями Великой Отечественной войны. Многое изменилось за это время. На смену копьям и клевцам, шестоперам и рогатинам пришли танки и самолеты, "катюши" и подводные лодки... "Панцирная дружина", казалось, тоже должна бы кануть в Лету... Ан нет - жив курилка!
Андрей Андреевич Черкашин (1919-1993), известный пушкинист, составитель самого полного родословного древа великого поэта, во время войны был свидетелем любопытных малоизвестных эпизодов, о которых он вспоминает в своих записках, созданных им в конце 80-х годов.
О днажды, на Смоленском направлении, это было в 1943 году, нас, командиров рот и батальонов 133-й стрелковой дивизии, собрал командир полка подполковник Сковородкин, только что вернувшийся из Москвы. Мы с удивлением разглядывали фигурные стальные пластины защитного цвета, лежавшие перед ним на куске брезента.
- Это противопульные панцири. Личное средство защиты пехотинца в бою, - сказал Сковородкин, поднимая одну из броняшек с заметным усилием. - Ну, кто хочет примерить?
Почему-то охотников не нашлось. Я бы давно шагнул первым, но не хотелось быть выскочкой в глазах товарищей. Не знаю почему, но взгляд подполковника остановился на мне. Может быть, потому, что у меня на гимнастерке сверкал рубином тогда еще редкий знак "Гвардия", а может, потому, что я еще не утратил спортивную форму - до войны занимался вольной борьбой в спортсекции.
- Ну-ка, давай, гвардеец, попробуй!
Я вышел, взвалил панцирь на грудь, Сковородкин помог мне застегнуть ремни на спине. Сначала показалось тяжеловато: панцирь, да еще каска, да автомат... "Не человек, а танк". Сделал несколько ружейных приемов. Вроде бы ничего, и даже уверенность почувствовал - пуля не достанет, а уж штык и подавно не возьмет. Сразу же вспомнились рыцари времен Александра Невского. Ведь дрались же русские воины в панцирях и кольчугах. Тяжелое снаряжение - но как дрались! Неужели мы, их далекие потомки, слабее?
- Ну, как? - спрашивает офицеров подполковник Сковородкин, - кто хочет одеть свои роты в панцири?
Желающих снова не находится, командиры между собой переговариваются, смотрят на меня и подполковника с недоверием. Все-таки дело новое, что ни говори, а панцирь тяжел, движения стесняет, в наступательном бою ловкость да сноровка спасают жизнь не хуже иного щита.
- Так что, нет добровольцев? - повторяет подполковник весьма удрученно.
"Эх, - думаю, - завалят эксперимент. Нельзя же так просто отказаться, не испытав панцири в деле".
- Есть, товарищ подполковник! Давайте в мою роту.
- Так тому и быть, - улыбнулся командир. - Войдешь, Черкашин, в историю как командир первой панцирной роты.
Остальные две роты надели панцири в приказном порядке.
...Намеченный к штурму рубеж наш полк пытался взять трижды, и всякий раз мы откатывались под кинжальным ружейно-пулеметным огнем. Немцы выкашивали целые цепи перед своими укрепленными позициями. Пытали счастье и другие полки, но и они несли тяжелые потери. Может, бронезащита поможет?
Теперь, когда в роту доставили около ста панцирей, я детально изучил новинку. Лист из высококачественной стали толщиной в 3-4 миллиметра был выгнут по форме груди. На левом плече он крепился специальной лапой, а на спине пристегивался ремешками. Слой металла, как гарантировали инженеры-конструкторы, предохранял от пуль, выпущенных с расстояния не ближе пятидесяти метров, однако дистанцию "безопасного выстрела" можно было сократить вдвое, для этого вверх откидывалась нижняя часть панциря, которая крепилась на животе на поперечном шарнире типа шкворня. Правда, при этом открывался живот, но зато грудь находилась под двойной защитой. Шарнир позволял пехотинцу сгибаться, что увеличивало подвижность "бронированного бойца".