“Властью тьмы” называет власть денег Л. Н. Толстой.
В центре повествования “Господ Головлевых” (1875—1880) М. Е. Салтыкова-Щедрина — душа, пораженная болезнью стяжательства — Иудушка. Страшно пробуждение этой души под живительным действием Евангелия.
Тема денег, богатства была затронута Пушкиным в ряде сочинений (в том числе “Сценах из рыцарских времен”, “Марье Шоннинг” и др.), но с особенной силой тема прозвучала в “Скупом рыцаре” (1830) и “Пиковой даме” (1833). Эти произведения стали “опорными” для развития темы денег последующими поколениями русских художников.
В образе Германна А. С. Пушкин вывел новую личность, волевого потомка небогатых обрусевших немцев.
Двойственен характер Германна, двойственна и сама реальность “Пиковой дамы”. Об этом В. В. Виноградов пишет:
“Определяется психологическая и общественно-бытовая раздвоенность личности героя, мотивированная “скрытностью”: с одной стороны, излишняя бережливость, умеренность и твердость, с другой стороны, честолюбие, сильные страсти и огненное воображение. И все это подчинено жажде “счастья”, то есть “капитала”, который “доставляет покой и независимость”. Таким образом, Германн открыто вступает в ряды “героев накопления”, алчных искателей богатства. Его мечта — “вынудить клад у очарованной фортуны”.
“Мир “сказки” окружает его и придает новую логику, новое направление его поступкам. “Три верных карты” семантически раздваиваются — так же как колеблется между двумя смысловыми сферами само понимание счастья, будущего богатства. В аспекте инженерной, обыденной действительности счастье — это “капитал”, утроенный, усемеренный, как основа покоя и независимости, в аспекте сказки — это фантастическое богатство, “клад”, который необходимо “вынудить у очарованной фортуны”.
Известно, что “Скупой рыцарь” написан отчасти под впечатлением “Венецианского купца” Шекспира, где А. С. Пушкин особенно выделял образ еврея-ростовщика Шейлока. Шейлок с готовностью идет на преступление, движимый местью и алчностью.
В произведении А. С. Пушкина рядом с Бароном появляется другой ростовщик — еврей Соломон, чуть было не толкнувший честного Альбера на отцеубийство, упомянув о яде.
Алчный, низкий, опасный искуситель, повсюду раскидывающий сети — таков этот герой.
В приветствии, которым встретил ростовщика Альбер: “Проклятый жид, почтенный Соломон”, — кроется формула отношения к еврею, добившемуся положения в обществе исключительно силой золота.
В произведениях русских классиков периодически встречается этот антигерой — еврей, духовная сущность которого полностью подчинена идее мамоны.
6 ноября 1923 г. М. А. Булгаков записал в дневнике:
“И читаю мастерскую книгу Горького “Мои университеты”. Несимпатичен мне Горький как человек, но какой это огромный, сильный писатель и какие страшные и важные вещи говорит он о писателе”. Трудно сказать наверняка, какое именно идейное положение горьковской книги поразило М. А. Булгакова.
Один из персонажей сравнивает истинного творца с Христом:
“— Это, знаете, — художники, сочинители. Таким же, наверное, чудаком Христос был”.
Мысль горьковского героя, судя по всему, могла оказаться близкой, запасть в душу.
В повести А. М. Горького вновь встречаем мотив отрицания “чертовой” власти денег.
“И выхватив из кармана пачку разноцветных кредиток, предлагал:
— Кому денег надо? Берите, братцы!
Хористки и швейки жадно вырывали деньги из его мохнатой руки, он хохотал, говоря:
— Да это — не вам! Это — студентам.
Но студенты денег не брали.
— К черту деньги! — сердито кричал сын скорняка”.
Известно, что в ранних рассказах А. М. Горький описал тип босяка (портового грузчика, вора, бродяги), противопоставив его миру чистогана, накопительства, в котором процветают “герои копейки”.
А. М. Горький описывает портовых босяков в “Моих университетах”, не скрывая своего авторского благоволения к ним.
“Там, среди грузчиков, босяков, жуликов, я чувствовал себя куском железа, сунутым в раскаленные угли, — каждый день насыщал меня множеством острых, жгучих впечатлений. Там предо мною вихрем кружились люди оголенно жадные, люди грубых инстинктов, — мне нравилась их злоба на жизнь, нравилось насмешливо-враждебное отношение ко всему в мире и беззаботное к самим себе. Все, что я непосредственно пережил, тянуло меня к этим людям, вызывая желание погрузиться в их едкую среду”.