Когда во времена Александра II в Империи Всероссийской отмечался юбилей русской государственности, в центре Древней Руси – в Великом Новгороде – был воздвигнут памятник 1000-летию России. Среди многих поистине великих деятелей нашей страны не нашлось места Ивану IV. Авторы скульпторы Михаил Микешин, Иван Шредер и архитектор Виктор Гартман, очевидно, получили отменное гимназическое образование, что не позволило поместить в детинце, напротив Храма Святой Софии Премудрости Божией, кровавого палача Новгорода во время погрома 1570 г.
Да и в трудах великих русских историков Н.М. Карамзина, С.М. Соловьёва, В.О. Ключевского разве можно отыскать хотя бы намёк на восхваление опричной политики Ивана IV-го?
«Между иными тяжкими опытами Судьбы, сверх бедствий Удельной системы, сверх ига Моголов, Россия должна была испытать и грозу самодержца-мучителя: устояла с любовию к самодержавию, ибо верила, что Бог посылает и язву, и землетрясение, и тиранов; не преломила железного скиптра в руках Иоанновых и двадцать четыре года сносила губителя, вооружаясь единственно молитвою и терпением (…) В смирении великодушном страдальцы умирали на лобном месте, как Греки в Термопилах за отечество, за Веру и Верность, не имея и мысли о бунте. Напрасно некоторые чужеземные историки, извиняя жестокость Иоаннову, писали о заговорах, будто бы уничтоженных ею: сии заговоры существовали единственно в смутном уме Царя, по всем свидетельствам наших летописей и бумаг государственных. Духовенство, Бояре, граждане знаменитые не вызвали бы зверя из вертепа Слободы Александровской, если бы замышляли измену, взводимую на них столь же нелепо, как и чародейство. Нет, тигр упивался кровию агнцев – и жертвы, издыхая в невинности, последним взором на бедственную землю требовали справедливости, умилительного воспоминания от современников и потомства», – так пишет официальный историограф империи Н.М. Карамзин.
«Не произнесёт историк слово оправдания такому человеку; он может произнести только слово сожаления, если, вглядываясь внимательно в страшный образ, под мрачными чертами мучителя подмечает скорбные черты жертвы; ибо и здесь, как везде, историк обязан указать на связь явлений: своекорыстием, презрением общего блага, презрением жизни и чести ближнего сеяли Шуйские с товарищами – вырос Грозный», – так писал весьма уравновешенный профессор Московского императорского университета С.М. Соловьёв.
Бывали и в прошлом попытки обелить или защитить образ Ивана. В 1885 г. по представлению оберпрокурора Синода К.П. Победоносцева картину молодого живописца И.Е. Репина «Иван убивает своего сына» сняли с выставки. Её приобрёл в свою галерею П.М. Третьяков, но ему не разрешали показывать её посетителям. Затем запреты сняли. В 1913 г. неуравновешенный посетитель порезал картину.
Смею заметить: вежливый Павел Лунгин нас, зрителей, пожалел, и весьма взвешенно и очень осторожно показал он далёкую от крайностей картину «несколько дней из жизни опричнины». Ибо то, что нам являют исторически проверенные данные, настолько ужасно, что показывать такое смог бы только некий закордонный Мэл Гибсон, возьмись он за такой сюжет: «Страсти по Ивану» или «Апокалипсис Александровской слободы». Такого режиссёра вряд ли остановила бы безумная жестокость заплечных дел мастеров от Фёдора Басманова до Малюты Скуратова.
По-древнерусски «цесарь» означало «император», ибо Иван претендовал на продолжение византийских традиций и утверждал равенство римским властителям. В Московии заявляли, что Православное царство оказалось единственной наследницей Византии: «Два Рима падоша, Москва – Третий Рим стоит, а четвёртому не быти». Всемирная история остановилась в Московском царстве, движение подошло к концу, и в других странах не ожидается. По этой причине стала складываться наша нелёгкая судьба, – суд Божий, – ведь державу прозвали не Вторым Иерусалимом, но Третьим Римом.
Третьеримская идеологема вызвала беспощадный террор новоримского Нерона против своих подданных. Напрашивается и другая параллель, с властью фараона: «И восстал в Египте новый царь, который не знал Иосифа, и сказал народу своему: вот, народ сынов Израилевых многочислен и сильнее нас; перехитрим же его, чтобы он не размножался; иначе, когда случится война, соединится и он с нашими неприятелями, и вооружится против нас, и выйдет из земли нашей». (Исход, (1, 8-10). Неумолимая борьба с собственными подданными, заранее обвинёнными в измене – верный признак деспотизма, отмеченного паранойей. Наше общество в начале ХХI в. не смогло и не пожелало избавиться от любви-ненависти к прародителю империи Ивану Грозному. Такова инфантильная травма, как сказали бы психоаналитики, и причина застарелой болезни, которую, похоже, никто не лечит, да и за недуг уже никто не желает признавать.