Надежда Моисеева
И у России есть край
Утеряв фактически гордый статус одной шестой части суши, наша страна не перестала быть территориально крупнейшей в мире. Но вот парадокс — для большинства российского народа это… тайна. Не в том смысле, что многие сограждане такого факта не знают, а в том, что для десятков миллионов жителей Европейской части РФ все, что за Байкалом, столь же фантастично, сколь Тасмания или Огненная Земля. Никогда не ступала их нога на земли Читинские, Приамурские, Приморские, по территории которых пролегал маршрут автопробега Москва — Владивосток.
Полезнее и плодотворнее всего преодолевать отечественные просторы на машине — авиация не годится явно, ибо дает «эффект соседнего двора». Можно за несколько часов преодолеть несколько тысяч километров по воздуху и вскорости вернуться обратно, никак не ощутив роковой географии российской, физического количества километров березово-лиственничного леса по обочинам шоссе.
Есть, конечно, еще знаменитый Транссиб , который до последнего времени оставался основным средством евразийского сообщения в РФ. Поезд дает то же представление о фатальной протяженности пространств, но он лишает путешественника того самого творческого начала, которое, собственно, проявили русские, освоив весь этот немыслимый объем суши. Железнодорожный состав останавливается, трогается с места, развивает и снижает скорость по воле расписания, и все, кто внутри, автоматически делаются его заложниками.
Остается — автомобиль. И вот уже корреспондент «Вокруг света» сидит за рулем одной из десяти новых «Шкод Октавия Скаут», держащих свой нелегкий путь от нулевого километра на Красной площади в сторону Владивостока. Пройдены Урал , юг Западной и Центральной Сибири. Мы же решили присоединиться к походу на последнем этапе, ибо всегда увлекательно быть свидетелем финала. К тому же где-то за Иркутском и начинается та самая «тайна» для россиян-европейцев, с которой я начал повествование.
Визитная карточка Иркутска и всего ближнего Прибайкалья — знаменитое деревянное зодчество. В здешних городах целые районы часто выглядят словно нарядные деревни, хотя живут в них — и давным-давно — самые обыкновенные горожане, которые ездят на собственных машинах, служат в конторах, сидят в Интернете
Едем — раз
(Иркутск — Байкальск — Улан-Удэ)
Вопреки любимому аргументу многих системных критиков нашего общества «жизнь за пределами МКАД» существует. Более того, этой тривиальной констатацией нельзя ограничиться. Она не только существует, но идет в русле общей динамики страны, повторяя все ее забавные, трогательные, многообещающие, серьезные, обнадеживающие и уродливые тенденции.
Тот же Иркутск, подобно Питеру и Москве , торопливо и масштабно строится, иногда даже прямо копируя опробованные в столицах формы. Например, в черте города посреди широкой Ангары (реки, известной тем, что «вопреки законам природы» вытекает из Байкала вместо того, чтобы впадать в него) бьют «художественные» фонтаны совсем той же формы и структуры, что у стрелки Васильевского острова. Только поменьше. Чуть поменьше и все остальное — неоново-хайтековские офисные небоскребы, «имиджевые» отели, где редко кто живет, кроме участников значимых для области мероприятий (нас, например, — проездом) или московских «ревизоров» разных мастей. Ремонтные леса повсюду, обилие контор по продаже путевок на Филиппины при отсутствии в пределах досягаемости элементарного ларька, где можно купить сигареты. И так далее — все это, как видно, общенациональные и временные городские признаки сегодняшней России. А вот накладываются они на быт и образы естественно-традиционные, а потому всегда индивидуальные.
В Иркутске это, конечно, и прославленное деревянное зодчество, пребывающее, увы, в жалком состоянии — чуть ли не половина расписных изб и усадеб прямо в историческом центре стоят заколоченные и полуразрушенные, словно в какой-нибудь вымершей деревне. Это и повадки местной молодежи, в том числе многочисленных барышень, высыпать на набережную с подстилками и загорать там топлесс словно на пляже, чуть только солнце разогреет округу до сколько-нибудь приемлемой температуры. Что поделаешь — в Сибири даже в теплый сезон тепло бывает довольно редко. Вдобавок прибайкальская погода, как мы убедились сами, изменчива, за прямо-таки ослепительным солнечным днем может налететь ночной ветер с озера и к следующему утру погрузить город в промозглую слякоть. Надо ловить момент — вот иркутяне и ловят прямо под окнами самого знаменитого архитектурного шедевра — местного геологического музея, на короткой аллее между памятниками Юрию Гагарину и Александру III , под суровыми взглядами обоих этих героев. Ну и, конечно, ездят на пароходике к российскому чуду света — Байкалу.
Пора туда и нам… И вот, километров через 60, за березово-елово-кедровыми рощами, перед нами открываются с живописного холма они — 20 процентов мирового запаса пресной воды. Открываются — не все 20, конечно, а крайняя южная их доля, в районе селений Култук и Слюдянка. Вообще после довольно безлюдной местности сразу после Иркутска здесь становится более людно по всем признакам: от обочин разбегаются козы, в пролесках виднеются кострища, указатели обретают цивилизованный вид и, конечно, — рыба. Отчетливо видно, и еще отчетливее пахнет тем, как местная жизнь связана с великим озером. У каждой деревенской избы, даже весьма отдаленной от берега, — моторный ялик, или сеть сушится, или хотя бы знаменитая эндемическая нерпа на вывеске какого-нибудь магазина нарисована. И, естественно, рыбой пахнет из всех придорожных кафе; ею же торгуют с частных лотков через каждый километр пути, где удобно и где неудобно.
Присутствие путешественников-иностранцев в этих местах вообще не то чтобы странно для глаза... но подчеркивает, что ли, колорит. Делает его более резким. «Ну, как вам наши маленькие города?» — спрашивает у одного из них, ненадолго пересевшего в наш экипаж австрийца, главный редактор одного из спутниковых телеканалов, когда мы проезжаем то ли Шелехов, то ли Култук. «Скорее, они похожи на деревни», — вежливо реагирует тот, глядя на бесконечную линию деревянного забора за окном. Россиянин в ответ, конечно же: «О вы еще не видели настоящих деревень!»
И плакат с наивной надписью шрифтом образца 1960—1970-х годов «35 лет. Байкальск будет жить» смотрится еще наивнее, и как-то стирается в сознании этот знак препинания, точка, и получается, что городу остался именно этот срок, ни больше ни меньше… И мертвый стадион со спящим на трибуне пьяным человеком как бы выглядит еще мертвее, когда проходят по нему пестро одетые европейцы. И классическая, как мне кажется, картина вечернего Байкала делается особо пронзительной. Вот покачивается в ряби волн проржавевший милицейский катер с «люстрой»-мигалкой, черные чайки на прибрежных камнях, на горизонте сереют низкие печальные горы, а воздух гудит от столкновения ветряных потоков (не знаю, насколько это правда со строго научной точки зрения, но говорят, что как раз здесь находится неформальная пограничная зона между сферами влияния тихоокеанских и атлантических воздушных потоков).
Байкал — могущественная стихия, хранящая много тайн, и, как считают ученые, будущий океан, но для прибрежных жителей — «домашнее озеро», хорошо знакомое и близкое с детства
Середина следующего дня (еще несколько сот километров — долой!) застает нашу длинную автовереницу уже в новом российском регионе — Республике Бурятии . Она начинается незаметно и обыденно, «словно ничего и не произошло» — просто переезжаешь полуразрушенный мостик между селом Ново-Спасское и рекой Выдрянкой, и ты уже тут. И узнаешь новизну этого пространства только по двуязычным надписям да встречным «Жигулям» древнего производства с древними же номерными знаками черного цвета («БУЖ», «БУР» — написано на них). Дорога слегка ухудшается по сравнению с областью Иркутской, впрочем, всюду ведется реконструкция — перекладывается асфальт.