Сейчас, проезжая мимо тихого Кленского озера, трудно представить себе, что осенью 1799 года его берега были завалены трупами французов, русских и австрийцев. Генерал Молитор, уверенный, что Массена не упустит хвост союзной армии, с ожесточением набросился на ее голову — авангард австрийцев Ауффенберга и русских Багратиона. Несмотря на победу последних, с Муотаталя суворовским войскам пришлось преодолевать трудности еще более серьезные, чем Сен-Готард и Чертов мост. Сам полководец говорил, что никогда со времен неудачного Прутского похода Петра I русские не оказывались в такой безвыходной ситуации: увеличилось число войск противника, иссякли запасы патронов и продовольствия, резко ухудшилась погода.
Историю героической эпопеи суворовской армии в кантоне Гларус, что начинается за перевалом Прагель, поведал нам ее лучший знаток — букинист и антиквар Вальтер Галер. Приехав к нему на встречу у вокзала города Шванден, мы остолбенели, когда увидели там юного суворовского гренадера в полной форме, салютующего нам ружьем. Тринадцатилетний Самуэль Александр Галер, получивший второе имя в честь Александра Суворова, помогает отцу собирать экспонаты для семейного музея, посвященного русскому полководцу. С металлоискателем старший и младший Галеры облазили в кантоне все места боев 1799 года. Сейчас в шванденском музее можно увидеть эти находки: ядра, сабли, тесаки, ружья.
Кроме того, Галер собрал о генералиссимусе отличную библиотеку. Есть у него и таблички-указатели улиц, названных именем полководца, включая всем известный Суворовский бульвар. Планы Галера ограничивает только отсутствие денег. Например, он купил дом в городе Ридерн, где ночевал Суворов, спустившись с Прагеля. Однако полмиллиона швейцарских франков на реставрацию очередного «Суворовсхауса» и переезд туда музея букинист-энтузиаст не может найти уже 10 лет.
Следуя за фургоном Галеров, украшенным портретом Суворова, мы подъехали к еще одному памятному дому. В чистом поле недалеко от Ридерна стоит бывший придорожный трактир. Там полководец устроил свою ставку с 1 по 4 октября. Сейчас дорога проходит в другом месте, и дом ветшает на отшибе. Но тогда пункт был стратегически важный: отсюда Суворов видел и свою спускающуюся с Прагеля армию, и два возможных пути ее вывода из ловушки: наступать на север или отступать на юг.
Журнал боевых действий. 1—4 октября
Еще 30 сентября Ауффенберг и Багратион разбили у Кленского озера авангард Молитора и погнали французов на север. Первоначальный план Суворова заключался в том, чтобы кратчайшим путем прорываться между озерами Валензе и Цюрихским на соединение с остатками войск Римского-Корсакова и Готце. Это был дерзкий рейд по тылам правого фланга французов, которым командовал генерал Сульт. По воспоминаниям начальника суворовского штаба, австрийского подполковника Вейротера, был согласован и вспомогательный удар австрийского корпуса генерала Петраша в лоб Сульту на помощь наступающему на него с тыла Суворову.
Но русская армия уже не верила австрийцам, считая их предателями. Господствовало мнение, что они специально создавали на пути суворовцев трудности вроде ситуации с мулами и, желая погубить фельдмаршала, сознательно заманили его в ловушку. К тому же Молитор, получив пополнение, закрепился около деревни Нефельс, о которую разбились шесть атак Багратиона.
Суворов никак не мог смириться с мыслью об отступлении на юг, но на военном совете великий князь Константин Павлович высказался против атаки на север. Его поддержали некоторые генералы: подкреплений нет, войска истощены, почти не осталось патронов, а одним штыком победу не одержать. Понимая настроение и состояние армии, Суворов, взвесив все обстоятельства, впервые в жизни отдал приказ отступать. Путь лежал на юг, через хребет Паникс на город Хур, обратно к Верхнему Рейну.
1. Дом в городке Эльм, где останавливался и разместил главную квартиру армии Суворов после броска через перевал Прагель
2. Эльм у подножия хребта Хаусшток оказался последней «остановкой» русской армии перед решающим переходом через хребет Паникс
Над городком Эльм со всех сторон нависают горы, солнце здесь редкий гость, но нам опять повезло. Когда мы подошли к последнему из «Суворовсхаусов» на нашем пути, его хозяин мыл блестевший в лучах солнца памятник фельдмаршалу. Памятник маленький, всего полметра, но весьма героический: вздыбленный конь, шпага в руке. Когда Каспар Райнер купил дом, где Суворов ночевал накануне подъема на последний, четвертый перевал похода, тот стоял без крыши. Бывший политик и депутат привел его в порядок, перечитал все о русском полководце и теперь слывет «привратником суворовского Паникса». При нас почтальон принес ему приглашение от русского посла в Швейцарии на празднование годовщины штурма Чертова моста.
Надо, вообще, сказать, что любовь к Суворову самых разных людей в Швейцарии поражает. Монахини водят «суворовские экскурсии», букинисты открывают музеи, а политики реставрируют на свои деньги дома-памятники. Ради одного этого чувства русским стоило покорять Альпы.
Узнав, что наутро мы собираемся идти пешком через перевал, Райнер сказал: «Передавайте привет ребятам на полигоне». «Ребятами» оказались солдаты на танкодроме в местечке Унтер-Штафель (1329 метров) у подножия Паникса (2407 метров). Танк в гараже не поставишь, вот ополченцы-танкисты и держат их на полигоне. Солдаты уже сбегали на перевал и обратно: там, где когда-то мучительно тяжело продвигалась русская армия, сегодня разминается по утрам швейцарская. У искореженного прямыми попаданиями учебных болванок «Шермана» мы начали наш подъем наверх.
Тропа еще хуже, чем на Кинциге: если бы не разметка красной краской на камнях, ее бы вообще не найти. Красота кругом невероятная, но зловещая: шумящие водопады, гигантские сумрачные скалы. Понимаешь, почему Альпами восторгались только романтические офицеры, тогда как солдаты считали их преисподней и старались по сторонам не смотреть.
И так идти тяжело, а о лежащем наверху снеге и подумать страшно (танкисты предупредили, что, несмотря на солнце, он есть). Суворовцам пришлось еще сложнее: с 6 по 8 октября белый саван целиком накрыл горы. Хуже всего было то, что свежий снег выпал поверх слежавшегося. Сначала ноги, часто совсем босые, проваливались в рыхлый слой, потом пробивали наст нижнего. Вытаскивая их, солдат резал икры и ступни о кромку ледяной корки. В час иногда проходили не больше 200 шагов.
Лучше всех приспосабливались к трудностям казаки, тяжелее пришлось офицерам и пленным. Союзники оставили в Муотатале и Гларусе своих раненых и, чтобы их не тронули, вели с собой в качестве заложников полторы тысячи пленных французов. Разутые и раздетые, многие замерзали на перевале насмерть. Особенно туго приходилось тем, кого ночь застала на вершине.
Наверх мы залезли за три часа, а вниз шли четыре. На спуске стало понятно, почему солдаты срывались здесь в пропасть. Дорога идет зигзагами, и чтобы срезать петлю, многие садились и съезжали вниз до следующего карниза. Иногда удачно, а иногда промахивались и гибли. В некоторых случаях другого выбора просто не было. То место, которое изображено на полотне у Сурикова, без опоры на палки трудно пройти даже по сухой тропе — постоянно поскальзываешься. По снегу тут можно только ехать вниз, очертя голову, как на крутом лыжном спуске. Веселый «молодой старик» Суворов на картине — тоже легенда. Капитан Грязев вспоминал, что сидящего на лошади фельдмаршала, истерзанного думами и невзгодами, поддерживали с двух сторон дюжие казаки. Когда тот порывался идти пешком, они говорили: «Сиди уж». По словам того же Грязева, «вся наша армия и полки перемешались, рассыпались; всякий шел там, где хотел... как кому его силы позволяли... Все тягости, на себе несомые, разбросали или растеряли, даже и самое оружие, как первое охранение воина; всякий мыслил о себе собственно; никто не мог повелевать, и всякое повиновение исчезло». Когда вышли наконец к лесу у деревни Паникс, то у солдат не было сил даже развести костер.