А пока мы смотрим на крупные тела нерки в брачном наряде — красные, коралловые, совсем бордовые. Одни рыбины еще всплескивают, бьются головами в щиты загородки, другие уже вяло перебирают плавниками. Волны выбрасывают сненку — отнерестившуюся рыбу на берег. Теперь она будет удобрять дно озера, давать корм будущему поколению. Жестокий, но разумный закон существования.
...С теплых «морских пастбищ» сквозь океанскую толщу вод инстинкт продолжения жизни гонит миллионные стаи лососей к родным берегам. Лучше любого лоцмана они за тысячи километров находят из множества похожих рек ту единственную, из которой когда-то вышли. Смертельные опасности поджидают их в пути: зубастые челюсти акул, сети, перегораживающие проливы, а в устьях рек — нерпичьи засады. Нерпы ловят рыб и, насытившись, по словам рыбаков, подкидывают вверх и откусывают лакомые головы. Когтистыми лапами и зубами хватают лосося медведи. И все-таки лососи неудержимо стремятся на свои нерестилища...
Входя в пресную воду, лососи перестают кормиться (тоже жестокий закон природы — сохранить пищу для потомства), преодолевают быстрины, обдирая о камни бока. Сотни километров поднимаются они вверх по рекам, выискивая удобные галечники и протоки, перепрыгивая метровые водопады. И наконец, истощавшие, горбатые, зубастые, останавливаются на нерест на облюбованных отмелях, где родились сами, над прозрачной родниковой водой, чтобы дать жизнь и погибнуть...
У известного американского ихтиолога и поэта Родена Броуна есть стихотворение «Тихоокеанский лосось». Перевод, сделанный И. И. Куренковым, победил на поэтическом конкурсе ихтиологов института:
Вот и родимый поток!
И с неистовой силой
Рвется он в бурную реку,
На острых камнях оставляя
Панциря клочья и рваные красные мышцы.
Времени нет! Ведь спешит он
К порогу родному
Выплеснуть в чистый родник
Новую юную жизнь.
Вертолет медленно поднимается над Курильским озером, и на берегу уменьшаются фигурки Тани и Юрия Вторушимых, их товарищей — ихтиологов. Летим обратно над «Курильской землицей». Остроумов беспокойно переговаривается с пилотом — облака прижимают к земле. А внизу, в долине речки Паужетки, видны столбы пара от геотермальной электростанции и буровых скважин. «Хорошо, когда работают на Камчатке такие электростанции,— говорил мне Куренков.— А то у одного рыбацкого поселка стали проектировать ГЭС. Но ведь если бы ее построили, то рыба бы исчезла и рыбакам нечего было бы делать. Ох, не нужны камчатским нерестовым рекам неразумные проекты. Камчатка должна стать зоной повышенной охраны биологических ресурсов».
По долинам, над путеводными нитями прозрачных рек мы, несмотря на тяжелую облачность, к вечеру все же дотянулись до Петропавловска.
— Как бы посидеть, поговорить, Анатолий Георгиевич? — спросил я Остроумова.
— Не знаю, не знаю. Времени в обрез, горячая пора...— ответил мне Остроумов, пожимая руку.— Завтра вылетаем рано...
В. Лебедев / Фото Б. Большакова, И. Лагунова, А. Остроумова, А. Рогожкина П-ов Камчатка
Первый спутник продолжает полет
В то утро все проспекты, улицы и переулки Вены вели к одной цели — стадиону «Пратер». Здесь волновалось многоязыкое море молодежи. Индийские сари, мексиканские сомбреро, арабские галабии, бразильские карнавальные наряды. Дежурные из Подготовительного комитета едва успевали рассаживать на трибунах и устраивать в проходах делегатов и гостей фестиваля.
Восемнадцать тысяч молодых людей из 112 стран планеты съехались в те дни в Вену, и объединяло всех огромное желание побольше узнать друг о друге, поговорить о мире на Земле, сказать: «Нет!» — атомной бомбе и «Нет!» — любой войне, какими бы средствами она ни велась. Люди разворачивали плакаты с фестивальной ромашкой, обменивались значками, пели песни. Но вот прозвучали фанфары, и десятки разноцветных парашютиков с развевающимися лентами: «Мир! Дружба!» — опустились на зеленую траву стадиона.