— Итак, комбинат богател... — продолжал я разговор.
— Дело в том, что в этих степных, малоуютных местах могло существовать только передовое производство. Будет шахтер работать здесь за те же деньги, что и в обжитых местах? Нет. Значит, налаживаем дела так, чтобы он получал у нас больше. Это. во-первых. Далее — быт. В Орджоникидзе ненадежно принимались телепередачи. Думаете — мелочь? Как бы не так! Горняк хочет, например, после работы «поболеть» за свою футбольную команду — иначе какая жизнь. Я вызвал специалистов, поставил ретранслятор, на, смотри. А все почему? Потому что комбинат начал приносить прибыль.
— Кажется, улавливаю связь с рекультивацией земель. Только богатое, сильное, передовое предприятие могло решиться потратить на это новое дело часть средств... Могло-то могло, но ведь если начистоту, то у вас в планах графы такой" — на восстановление земли — не было, не так ли?
— Откуда мы брали деньги? Расскажу вам недавнюю историю. Произошла она еще до постановления Совета Министров СССР о рекультивации земель. Приходят горняки в министерство и просят средства на эту самую рекультивацию. Им отказывают. Они в амбицию: «А почему Середе даете?» А им: «Ничего мы Середе не даем, он сам берет!»
И это была правда...
Григорий Лукич — умный, предприимчивый хозяин в лучшем смысле этого слова. В начале шестидесятых годов он понял, что его конфликт становится для горнодобывающей промышленности типичным — карьерное хозяйство росло, больше площади отводилось под города и заводы, а количество земли, приходящейся на человека в стране, несмотря на освоение новых площадей, падало. Он видел, что, начав рекультивацию, вступает в конфликт с узковедомственными интересами, с владельцем же земли, социалистическим государством, у него конфликта не было.
Так-то это так, но ведомство-то было родное, горнодобывающее. Его дело — план. И заботу о земле Середа начал по-умному, исподволь. Недалеко от Орджоникидзе строили Северо-Крымский канал. Он послал туда рабочих с наказом освоить мелиоративную технику, а потом эту самую технику, уже списанную, скупил, отремонтировал и применил у себя.
Дальше, намечая реконструкцию производства, ввел туда и план восстановления земли. Исподволь, незаметно. Но никто ему этого не запретил, не мог запретить: к тому времени дули попутные ветры.
— И не так уж много на эту рекультивацию нужно, — говорит Середа. — Затраты — один процент от себестоимости руды. Но как было включить в план производства тех же страусов?..
...Лет пять назад в Орджоникидзе приехал корреспондент одной из газет. Увидел он страусов и сады на бывших карьерах, но решил проверить эту гармонию алгеброй экономики. То ли не сошлись у него концы с концами, то ли смотрел он на новое дело слишком практично, но он сказал Середе:
— Ваша рекультивация не окупится ни за десять, ни за сорок лет. Она убыточна. Зачем вы, горняк, так стараетесь?
— Знаете ли, — ответил Григорий Лукич, — я не люблю высокий слог, а придется. Это ж земля. Земля! Разве к ней, в широком смысле, применимы наши обычные понятия рентабельности и окупаемости? Она киммерийцев кормила, скифов кормила, нас кормит и через тысячу лет потомков кормить будет. Рентабельно ли ваше существование на тысячу лет? Или мое? Существование земли так же рентабельно, как существование человечества. Какие на этот счет возможны нормы?
Решение подсказали скифы
Середа любит повторять, что землю не на рубли нужно мерить, а на поколения. Однако это не помешало ему снизить стоимость восстановленного гектара чуть ли не вчетверо. И все-таки на первый взгляд рекультивация может показаться убыточной.
— У нас на Украине есть пословица: «Скупой дважды платит, а ледачый два раза робит». Я и не скупой и не лентяй, — смеется Григорий Лукич, — а вот посмотрите: изымаю гектар земли — плачу, чтобы его восстановили где-то в другом месте. За рекультивацию опять плачу, правда меньше. Если бы комбинату платили разницу, мы бы уже давно разбогатели. Да ничего, главное — стране, народу польза. Все остальное неважно.
Признаться, за этими разговорами о пользе и рентабельности земли я чуть не упустил главное: каким образом Середа вернул жизнь почвам на карьерах и отвалах? Ведь тогда, в начале шестидесятых, не было у него ни машин для рекультивации земли — их тогда еще вообще не существовало, — ни знаний, как ее оживить, эту землю.