Спустившись на первый этаж музея, я сталкиваюсь, буквально лицом к лицу с... огромным слоном. Точнее, скульптурой слона в полный рост.
В этой скульптуре кенийцы выразили уважение и любовь к самому знаменитому слону страны — Ахмеду.
Я видел его на фотографиях и могу подтвердить, что скульптура является точной копией Ахмеда. С могучими бивнями, почти касающимися земли, громадный и величавый, как скала, он мог исчезнуть в одно мгновение из глаз охотников. Эту способность Ахмед унаследовал от своего учителя — неуловимого слона с арабским именем Сулейман. За его двухметровыми бивнями гонялся не один десяток охотников. Он ухитрялся выскользнуть из любых облав и засад, не попасть в вырытые на его тропах к водопою ямы-ловушки и даже раненый уходил в заросли от охотников. В старости, как и многие африканские слоны-одиночки, Сулейман стал появляться в сопровождении двух молодых слонов, охраняющих его от врагов и помогающих ему существовать в суровых условиях саванны. Одним из этих слонят и был Ахмед, который затем прославился не менее своего великого наставника, но, к сожалению, не перенял у учителя его осторожности. Ахмед стал спускаться с горных склонов в саванну, где не раз подвергался преследованию охотников. А когда стало известно, что за его бивнями — самыми большими в Африке в 1970 году — отправляется экспедиция, экипированная «слоновьими» ружьями, то натуралисты, защитники природы в разных странах обратились с протестом к правительству Кении. И произошло чудо: президент страны Джомо Кениата подписал специальное распоряжение. В нем Ахмед объявлялся национальным достоянием и правительство брало на себя обязательства защищать этого выдающегося слона от любых посягательств на его жизнь. Став знаменитостью, Ахмед сделался постоянным объектом для фотографов и кинооператоров, охотно позировал и совсем перестал бояться людей, хотя с возрастом старался уже больше не покидать заповедник и, вероятно, благополучно умер в окружении своих воспитанников...
Пора было возвращаться под уютный кров отеля «Милимани». Я выбрал дорогу через парк, где, как мне рассказали служащие нашего «Аэрофлота», находится «свободная трибуна», подобная лондонскому Гайд-парку. Миновав памятник свободы, увенчанный факелом, и пройдя по лужайкам парка под цветущими деревьями, я оказался около холма, в склоне которого были вырублены скамейки, покрытые зеленым дерном. Это места для публики, а ораторы, выступающие на таких своеобразных митингах, находятся на небольшой эстраде. Подобного новшества я до сих пор не встречал в африканских странах, и появилось оно в Найроби одновременно с образованием оппозиции правящей партии. Здесь можно говорить на любые темы, но сейчас на скамейках сидели школьники, а на эстраде — музыканты.
Я уже в музее убедился, что музыка, связанная с традиционными обрядами и праздниками, сопровождает кенийца всю жизнь. Семья Лики при своих раскопках натыкалась рядом с костями предков на древние инструменты. У юных музыкантов я не увидел тамтама, который бы обязательно присутствовал в ансамбле другой африканской страны. Здесь преобладали струнные инструменты, такие, как лира, представлявшая собой деревянную раму с резонатором из жесткой дубленой кожи (иногда для этого берут шкуру жирафа) в нижней части, где были натянуты струны из сухожилий животных. Это один из самых мелодичных инструментов, под аккомпанемент которого и танцуют, и поют. Был здесь и амадинда — кенийский ксилофон, на котором обычно играют два человека. Мальчуган держал в руках маримбу — небольшой щипковый инструмент, состоящий из украшенного резьбой деревянного резонатора, к которому прикреплены металлические пластинки различной длины, издающие резкие вибрирующие звуки. Не буду описывать другие инструменты, некоторые я видел впервые, а скажу только, что все радовались музыке и песням. Это наверняка было лучше, чем бесконечные речи, обычно звучащие у подножия «холма споров».
Незатейливые мелодии сопровождали меня почти до самого отеля, из окон которого слышались... российские песенки. Оказывается, в гостинице остановились наши летчики, служащие в частях ООН. Они-то и запаслись записями отечественных песен: нелишне на чужбине, когда овладевает тоска по родным местам.
Я прошел во дворик, где под деревьями за столиком сидела Марина, администратор «Милимани», наша соотечественница, вышедшая замуж за кенийца и уже много лет живущая в Найроби. Еще в день приезда она долго расспрашивала нас о России, там теперь учится ее старший сын.
Гостеприимная и внимательная, Марина очень помогала нам освоиться в новой обстановке. И сейчас, пригласив меня за свой столик и пододвинув бокал апельсинового сока, она улыбнулась и сказала: