Проверить их обоснованность и взялся английский зоолог Робин Пеллеу.
«На первый взгляд задача эта проста. В редколесной травянистой саванне гиганты должны быть видны на большом расстоянии.
Следовательно, остается выбрать определенное стадо, понаблюдать, какое расстояние оно покрывает во время кормежки, а потом сесть за стол и произвести соответствующие расчеты. Увы, при наблюдениях за животными простых задач не бывает. Взять хотя бы саму саванну — она отнюдь не похожа на вольер зоопарка. Приветливая и гостеприимная равнина, поросшая густой травой, встречает исследователя весьма враждебно: в ней и шага не ступишь, не зацепившись за колючий кустарник или не оцарапавшись о твердый как железо шип акациевой поросли. Единственный выход — «лендровер».
Но попробуйте поколесить на нем без дорог по густой траве со скоростью 50—60 километров, рискуя угодить колесом в какую-нибудь выбоину или нору, отчего сразу ломается ось, а еще хуже — врезаться в термитник, и вы поймете, что значит наблюдать за животными в естественных условиях. Причем жираф не думает о вашей безопасности и при всей своей кажущейся неуклюжести может развивать скорость до 50 километров. На экране этот своеобразный плавный галоп, когда животное далеко назад откидывает шею и голову, а затем глубоко кланяется при каждом прыжке, производит комичное впечатление. Трудно поверить, что это не замедленная съемка, а бешеная гонка по пересеченной местности.
Во-вторых, без надежного метода опознания каждого животного приступать к подобному исследованию бессмысленно. К счастью, мне пришла на помощь сама природа: ни один жираф не похож на другого, у каждого на шкуре свой неповторимый узор. Как не бывает двух одинаковых отпечатков пальцев у людей, так и пятна на шкуре жирафа надежно отличают одно животное от других.
Эти пятна могут быть светлее или темнее — в зависимости от возраста, — но никогда не меняют своей формы и расположения. У меня образовалась целая коллекция фотографий жирафов — более 800, из которых не менее трети я дал имена и могу узнать старых знакомых с первого взгляда, не обращаясь к фотоархиву».
Однако для того, чтобы установить, способно ли столь хрупкое экологическое единство, как Серенгети, безболезненно прокормить живущих в Национальном парке жирафов, «личного знакомства» Робина Пеллеу с объектами наблюдений и их портретов оказалось недостаточно. Было известно лишь, что кормятся они утром и во вторую половину дня, а наиболее жаркие часы стоя дремлют под сенью акаций. Ночью же жирафы спят, поджав передние ноги и положив голову на круп. Нужно было точно установить, являются ли жирафы кочующими животными, каковы маршруты их миграции и держится ли стадо какого-то одного, постоянного участка обитания. Для этого Пеллеу необходимо было иметь возможность засечь контрольных жирафов в любое время дня и ночи. Но прежде надеть им на шею «воротнички» с миниатюрными передатчиками.
«Мне никогда не забыть, как я «заарканил» моего первого жирафа, — рассказывает Пеллеу. — Прошло больше 15 минут после выстрела усыпляющей пулей — шприцем, а жираф все еще держался на ногах. Меня даже пот прошиб: неужели в ампуле было недостаточно снотворного? Если жираф скроется в зарослях акаций, прежде чем мы его поймаем, он наверняка станет добычей львов или гиен.
Наконец жираф закачался, изо рта потекла густая слюна, и мы набросили на него лассо. Но только оно обвило шею жирафа, как тот отбежал в сторону, потащив за собой через колючий кустарник и нас — дюжину сильных мужчин, вцепившихся в жесткое лассо и пытающихся упереться пятками в землю. И тут решающую роль сыграли цепкие колючки, явно не желавшие выпустить нас. Когда заарканенный «буксир» остановился, моим помощникам удалось приемом каратэ — подсечкой под задние ноги — усадить его на землю.
В считанные секунды я закрепил на шее жирафа пластиковый ошейник с миниатюрным передатчиком. Затем сделал ему укол нейтрализатора снотворного.
Отойдя метров на сто, мы с тревогой ждали дальнейшего развития событий. Жираф подтянул ноги под себя: вот-вот он встанет. Эти минуты решали все. Если животное еще не вполне пришло в себя, оно может упасть на голову и повредить шейные позвонки. Для такого гиганта это равносильно смертному приговору. Но вот — ура! — наш жираф сделал усилие и поднялся. Постоял, пока не прошла бившая его тело легкая дрожь. Мне не забыть выражения мягкой печали в его темных глазах, опушенных длинными ресницами. Умом я знал, что пушистые ресницы нужны ему, чтобы защищать зрачок от соприкосновения с листвой. Но грустная меланхолия, с которой он неспешно поворачивал голову, словно прощаясь с родной саванной, невольно заставляла сожалеть о нашем эксперименте. Какое же облегчение испытали мы, когда жираф бросил на нас долгий, пристальный и слегка презрительный взгляд, а затем величественно удалился в саванну». Первого «радиофицированного» жирафа Пеллеу назвал Эрастусом. Затем к нему прибавились еще двое: Биг Джордж и Мэри Лу. Сигналы их передатчиков надежно прослушивались из машины на расстоянии трех километров, а с самолета — даже с шести. Уже первые опыты с «пеленгацией» позволили Пеллеу сделать интересное открытие: оказалось, что вопреки общепринятому мнению жирафы вовсе не кочующие животные. Как и большинство млекопитающих, они придерживаются довольно точно обозначенных участков обитания, причем весьма значительных размеров. У Мэри Лу и Эрастуса они составляли соответственно 120 и 150 квадратных километров, а Биг Джордж облюбовал себе район еще больших размеров.
Со временем Пеллеу удалось установить, что жирафы использовали свои владения далеко не равномерно. В основном они паслись в тридцатикилометровой зоне в центре участков, где чувствовали себя по-настоящему «как дома», а ближе к границам начинали нервничать и проявлять боязливость.
«Когда я днем навещал моих контрольных жирафов, то лишь в редких случаях обнаруживал их в одиночестве. Чаще всего они находились вблизи центра своей зоны в окружении других — пасущихся или стоящих настороже — жирафов. Нередко собиралось стадо голов в пятьдесят, которое за, сутки могло откочевать не больше, чем на четыре километра, — пишет Пеллеу. — Учитывая же число жирафов в Серенгети и площадь Национального парка, можно сделать вывод, что районы обитания и центровые зоны у отдельных животных частично накладываются друг на друга. Этим, видимо, и объясняется то, что жирафы-самцы вполне терпимо относятся к присутствию рядом постороннего сородича во время кормежки.
Второй момент, который интересовал меня, заключается в том, насколько стабилен состав жирафьего стада. Остаются ли животные, скажем, утром пасшиеся вместе, еще долгое время в одном стаде, или же оно вскоре распадается?
И вот тут-то пригодился мой фотоархив. На основании полуторагодичных наблюдений я могу с уверенностью утверждать, что никакого постоянства в составе стад нет: отдельные жирафы прибывают и убывают каждый день. Лишь неопытному наблюдателю может показаться, что пасущиеся вместе сегодня и в последующие дни животные одни и те же. Постепенно я понял, каковы «общественные связи» жирафов в Серенгети. Чаще всего держатся рядом наиболее общительные особи. В других случаях они объединяются по соображениям безопасности: на водопое жираф, чтобы дотянуться до воды, должен широко расставить передние ноги. В такой позе он не может мгновенно вскочить, чтобы бежать или защищаться от нападения врага. Львы, которым эта слабость жирафов хорошо известна, часто устраивают засады именно здесь. Поэтому длинношеий принимают свои контрмеры: пока один жираф пьет, остальные «стоят на часах».