Выбрать главу

— Недаром говорят, что финны родятся с лыжами на ногах, — сказал Горький Андреевой, глядя на сопровождавших их лыжников. — Смотри, как легко они бегут.

— Да, финны — молодцы. Никогда не забуду, как они нас приняли. А лес просто сказочный. Когда-то мы увидим все это вновь? — вздохнула Мария Федоровна.

Вот и Або. Мимо побежали приземистые домики городских окраин Крутой спуск вниз, к реке, и копыта лошадей застучали по настилу моста Поворот влево, промелькнули древний собор и старый замок Сани въехали на территорию порта, и возчики лихо осадили лошадей у самого борта парохода. Толпа провожающих при виде Горького оживилась. Лявданский, Закачура и Вец попытались прорваться к нему, но здоровые, плечистые финны образовали коридор, по которому Алексей Максимович и Мария Федоровна прошли к пароходу. Задержать их жандармы уже не могли.

Горький, поднявшись на верхнюю палубу, поднял руки и крикнул:

— Някеми, Суоми! До свидания, Финляндия!

Ответные возгласы провожающих потонули в басистом пароходном гудке, и. Судно медленно отчалило и взяло курс на запад, к шведский беретам.

На другой день, когда Ленин сидел за письменным столом в кабинете Смирнова и что-то писал, вошел хозяин.

— Владимир Ильич, финские друзья только что сообщили, что Горький и Андреева благополучно прибыли в Стокгольм.

— Вот и отлично, — ответил Ленин. — Горький и за границей может очень много сделать для революции. Это большое счастье, что у нас есть такой талантливый писатель, которого знает весь мир. К его голосу прислушиваются миллионы.

Юрий Дашков, кандидат исторических наук

Возвращение Элисео Рольдана

Элисео неподвижно, молчаливо стоял у дороги, как и горы у него за спиной. Он выходил сюда каждый день и стоял, сжимая в кулаке те скудные песо, что ему удавалось заработать.

Родителей все не было. Они ушли в Тукуман, на сафру. Ушли, смешавшись с толпой поденщиков, которые каждый год спускались с гор аргентинской провинции Жужуй и соседней Боливии. В этой толпе никогда не звучали смех и шутки. Людям, у которых маисовые лепешки рассчитаны на каждый день пути, которые по дороге к огромным плантациям ночуют в загонах для скота, которые не знают, вернутся ли они из зеленого ада тростника, — этим людям не до смеха.

Элисео Рольдану повезло: его наняли на два месяца «боем» в шикарный отель, и он не пошел с родителями на сафру. Мальчишку выбрали среди других чанго (Чанго — бедняки скотоводы северных районов Аргентины.) потому, что он хоть с трудом, но умел читать. По воскресеньям в церкви падре Доминго учил его грамоте и закону божьему.

Элисео поднимали с рассветом. Он вставал со шкуры викуньи, которую стелил себе на полу кухни возле теплой плиты, и на эту же шкуру он возвращался поздней ночью, после того как заканчивал уборку помещений. На пищу Элисео не жаловался — его кормили остатками из ресторана отеля. Иногда по вечерам, из жалости, по забывчивости, Рольдана оставляли в покое. Тогда он садился в углу, подальше от глаз — а главным образом, от рук старших слуг — и слушал голоса веселящихся туристов...

Элисео выходил на дорогу каждый день, пока не подул зимний колючий западный ветер. Голубые вершины величественных гор спрятались в туман. Его родители не вернулись, как не возвращались сотни других. Никто не знал, что с ними случилось, и никто не наводил справок: на все божья воля...

Элисео попытался устроиться на рудник — там нужны были крепкие парни. Капатас — бригадир, — скользнув глазами по его щупленькой фигурке, усмехнулся:

— Тебе, чангито, сначала подрасти нужно. Ты же вагонетку с места не сдвинешь. Впрочем, иди попробуй...

Вагонетку Рольдан сдвинул, даже прокатил метров двадцать, на большее сил не хватило... Другой работы не было.

В лачуге было холодно и пусто. Он собрал всю одежду — и свою и отцовскую. Оделся в то, что поцелее, притворил за собой дощатую дверь, вышел на улочку. Дорога привела его к железнодорожной станции.

Куда поехать, Элисео не знал. Он ходил по перрону и прислушивался к разговорам толпившихся там людей: почти все они ехали в Буэнос-Айрес. Кто-то ссылался на устное приглашение; кто-то — на письмо знакомого, и все верили, что в столице работа наверняка найдется.