— Было, было, много было,— кивает головой мастер.— Потом расскажу. Наверху...
— Светильники здесь оставим или с собой заберем? — спрашивает Реджеб.
— Якши, якши,— отвечает Дурды. Ясно — оставим в кяризах, завтра сюда опять спускаться.
Подходим к колодцу. «Давай»,— хлопает меня по плечу Дурды и кивает на веревочную петлю, свисающую над водой. Я кладу на нее клубок тряпок и усаживаюсь поудобнее на «ишака», как кяризники шутливо называют это нехитрое приспособление. Трос натягивается, и мои ноги отрываются от воды. Медленно плыву вверх. Стараюсь держаться свободнее и прямее — шахта колодца узкая, и из стен, укрепленных ветками арчи, кое-где торчат гвозди. Все ближе солнечный глазок кяриза, который снизу казался размером в пятак. Наконец я наверху. Упираюсь руками в горловину колодца, стараясь освободиться от петли, но меня тут же подхватывает подмышки, буквально выдергивает из дикана бригадир Я зим Шихмухамедов. Через несколько минут рядом со мной валится на выгоревшую траву Реджеб, а вскоре над колодцем появляется голова Дурды. В зубах крепко зажат мундштук с дымящейся сигаретой...
Кяризники стали складывать инструмент. Над долиной — томительный полуденный зной. Еще только конец апреля, но уже сникли, пожухли травы, осыпались, почернели маки. Высокая гора Тагарев занавешена пыльной дымкой. Над морщинистым бурым предгорьем лениво парят орлы.
— Теперь можно и вспомнить,— растягивает слова Дурды и опускается на траву.— В пятидесятом, да, точно через два года после ашхабадского землетрясения, расчищали мы завал в кяризе. Дело привычное — киркой тюкай и тюкай. Вдруг вода как хлынет! Меня сбило с ног, потащило. До потолка залило галерею. Потом ничего не помню... Очнулся — в какой стороне колодец, едва соображаю. Спасло то, что вода тут же схлынула...
— А помнишь, как после сильного дождя селевой поток прорвался в галерею? — хмурит брови Язим. Он молодой бригадир, и ему хочется выглядеть перед мастерами солидным и опытным. Язим то и дело поправляет щегольскую черную шляпу, держится важно.
— Да, было дело,— отозвался Дурды.— День и ночь рыли тогда новую кяризную линию, чтобы выйти к старой трассе.
— Кстати,— бригадир поднимает палец,— у нас каждый кяриз имеет свое название. Мы были сейчас в Букыри-кяризе. А есть еще Келета-кяриз, Токли-кяриз, Дяли-кяриз, Хан-кяриз. Обычно линии названы в честь мастера, строившего или восстанавливавшего их.
— Наверное, не каждый может стать кяризником? — спрашиваю я бригадира.
— Приходят, уходят. И так бывает. Сам видел, какая работа. Но я не об этом хочу сказать.— Язим осторожно тронул меня за плечо.— Вон, видишь паренька в джинсах, который затаскивает ворот на машину? Это мой брат Хабиб. Сын Дурды тоже у нас в бригаде работает. Теперь сам решай, кто и как становится кяризником.
Я беру у бригадира зеркальце и подхожу к колодцу. Солнечный зайчик, скользнув по стенкам, осветил дно. Вода кажется неподвижной, словно молчит, ждет, прислушивается...
В. Супруненко Туркменская ССР
Полнозвучный голос о-дайко
П омм! — как отзвук дальнего грома над горой Кимпоку. Тумм. Тумм — как тяжкий накат волн в заливе Мано. Тах-тах-тах...— как точные удары кисти каллиграфа. Бац, бац, бац, бац — как звонкие шлепки валька по мокрому белью.
Бух-бух-бух-бух-бух — как биение крови в жилах.
Гремят барабаны на острове Садо — тревожно, настойчиво, неутомимо, яростно...
Барабаны с древнейших времен сопутствовали японцам в их жизни. Мифология отводила этим инструментам важное место: во время ритуальных музыкальных спектаклей именно барабанный ритм выманивал богиню солнца из пещеры, где она отдыхала от трудов. И разгоралась заря, и начинался новый день.
Уже в начале нашей эры барабаны были распространены очень широко. По крайней мере, в гробнице, датируемой третьим веком, археологи нашли скульптуру, изображающую человека с барабаном в руках.
Голос барабанов звучал на всех торжествах, а праздник весны без этих инструментов вообще был немыслим: деревенские музыканты (в оркестры, помимо барабанов, обязательно входили медные гонги и флейты) своей игрой испрашивали благоволения синтоистских богов: от мастерства исполнения — верили крестьяне — зависели виды на урожай.
Барабаны использовались не только для связи с богами, они еще и определяли... границы деревень. В каждом селении перед храмом устанавливали большой барабан, походивший на здоровенную бочку. Вся территория, на которой можно было услышать звуки храмового барабана, считалась принадлежавшей данной деревне.