Герой романа Лукий мечтал познать колдовские секреты и ради этого приехал в Ларису. Чтобы получить волшебную мазь, он втерся в доверие к служанке ведьмы, а та возьми и перепутай склянку. В результате, вместо того чтобы на ночь превратиться в мудрую сову и разглядеть, как ведьмы спустят на землю Луну, Лукий на долгие месяцы стал обыкновенным ослом. И тут оказалось, что этому животному в тогдашней Фессалии жилось куда безопаснее, чем человеку. Потому и пришлось Лукию-ослу так долго медлить и не приближаться к розам богини Исиды — единственному средству вернуть человеческий облик.
И вот, подобно Лукию, пристававшему к каждому встречному-поперечному, не сведет ли тот его с ведьмой, и я расспрашивал в кофейнях и косметических салонах, на базаре и в книжном магазине, у гостиничных портье и просто прохожих: да знаете ли вы, что Лариса — родина фессалийских ведьм?!
С этого и начался мой разговор с учительницей Еленой Карабербероглу — очаровательной и странной гречанкой. Да, она, конечно, интересуется античностью, но она ничего не слышала о ведьмах, как, впрочем, и о древнеримском романе. Вообще то, что происходило в Фессалии после завоевания ее македонцами в IV в. до н. э., Елену не интересует. А уж христианство в Греции для нее и подавно — «чужая религия». «Это часть чужой, еврейской традиции, — говорит Елена. Многие ли думают так, как она? — Те, кто понимает, что наши союзники — это индейцы Америки и аборигены Австралии».
Эти немногие читают книгу умершей в 1998 году бунтарки-писательницы Лили Зографу «Антигнозис» — о всемирном заговоре варварских мужланских культур против древнейших народов планеты, в памяти которых, между прочим, — культ и торжество женщин.
— А мне, признаться, греческая мифология, напротив, всегда казалась зараженной женоненавистничеством, — восклицаю я. — Посмотрите: все коварства здесь от женщин. Мужчины — и боги, и люди — просто разбойники и похотливцы, а смертоносные козни строят их подруги. Начиная с богини раздора Эриды, которая в Фессалии развязала спор, из-за которого была разрушена Троя, и заканчивая Медеей, которая перебралась сюда из Колхиды, чтобы в отместку мужу погубить собственных детей.
— Да, уже в античные времена многое было испорчено. Но я имела в виду еще более ранний период…
Елена свято верит в эпоху матриархата и в необходимость вернуться к ней. В причудливую смесь левого феминизма с ультраправым почвенничеством естественно вплетается недоверие к соседям. Не желая вступать в спор, осторожно замечаю:
— А вот албанцы — тоже ведь древнейший иллирийский корень?
— Ну да, выходцы из Албании тысячами работают тут на фермах. Но это совсем другая культура, слишком сильно исламское влияние. А у нас, сами понимаете, приятных исторических ассоциаций с этим нет.
С мраморных богов время смыло все следы ярких красок, которыми когда-то была покрыта вся античная скульптура
Спросить про красивую фамилию самой Елены явно турецкого происхождения я все-таки не решаюсь. А она, воодушевившись чашкой кофе по-гречески (как местный патриотизм требует называть кофе по-турецки), успевает обвинить соотечественников в бесхребетности и готовности подчиняться и Европе, и США. Последние ее слова театрально заглушает шум идущего на посадку натовского истребителя — аэродром расположен в нескольких километрах от центра Ларисы. Четко видны опознавательные знаки греческих ВВС, а самолет, кажется, сейчас чиркнет по антеннам.
Что ж, думаю я, если память о фессалийских ведьмах в этих местах повыветрилась, то их характер и душевный огонь вполне живы...
Тем временем быстро сгущаются сумерки. В вечернем городе вдруг становится заметнее разнообразная скульптура Ларисы — от круглодырявых абстрактных тел в духе Генри Мура до бюстов градоначальников. Исполненные в старинном стиле, они очень напоминают античные гермы — межевые столбы, снабженные торчащими фаллами. В праздники их украшали цветами и лентами. Правда, в отличие от настоящих герм, мраморные базы под мэрами нашего времени гладки — хотя и бывают исписаны ругательствами.
Бродя по вечернему городу, ловлю себя на тех же чувствах, что испытал 2000 лет назад Лукий, герой Апулея: «Вид любой вещи в городе вызывал у меня подозрения, и не было ни одной, которую я считал бы за то, что она есть. Все мне казалось обращенным в другой вид губительными нашептываниями. Так что и камни, по которым я ступал, представлялись мне окаменевшими людьми; и птицы, которым я внимал, — тоже людьми, но оперенными; деревья вокруг городских стен — подобными же людьми, но покрытыми листьями; и ключевая вода текла, казалось, из человеческих тел. Я уже ждал, что статуи и картины начнут ходить, стены говорить, быки и прочий скот прорицать и с самого неба, со светила дневного, внезапно раздастся предсказание…»
Пелион. Влечение и увлечения
Наверное, многие знают, что Пелион (Пилион) — горный массив, отделяющий долину Пенея от Эгейского моря, — родина кентавров. Еще эта часть Фессалии называется Магнезией, откуда наши «магнит» и «магнетизм». И в первое подтверждение справедливости этой этимологии наш водитель Аристидис вдруг останавливается на одном из склонов и — прямо на спуске — не подстраховываясь ни ручным тормозом, ни передачей, выходит из машины. Картина и сама по себе удивительная: дорога явно идет под уклон, а машина стоит на месте. Мало того, шофер предлагает — в качестве аттракциона — толкнуть ее вверх. Одним пальцем. Толкаю. Невероятно! Тяжелый автомобиль послушно движется вверх — метр, два, пять. Дальше толкать не получается — волшебный отрезок закончился, и снова вступил в силу старый добрый закон всемирного тяготения. Дорожные рабочие предусмотрительно пометили загадочный двадцатипятиметровый участок белыми и красными полосами, но объяснить странное явление нам никто из местных не сумел.
Но все же главным магнетизмом Пелиона остается совсем другое «влечение». Дело в том, что это самая эротическая гора греческого мифа. Необоримо было влечение богов к населявшим склоны Пелиона древним богиням.
Ассоциация 3 (эротическая)
Зевс вожделел дочь Нерея Фетиду. Но Прометей рассказал ему, что Фетиде на роду написано произвести на свет сына, который превзойдет могуществом своего отца. Зевс испугался и велел не слишком могущественному Пелею овладеть нереидой. Как та ни сопротивлялась, герой ее все-таки одолел, а потом и свадьбу сыграли — здесь же, на Пелионе, в просторной пещере кентавра Хирона. Тут-то богиня раздора Эрида, которую забыли пригласить, и подбросила богиням яблоко с надписью «Прекраснейшей», спор из-за которого стоил жизни и будущему сыну Пелея и Фетиды Ахиллесу, и тысячам других воинов, погибших под Троей.
Древние греки обожествляли даже туман Пелиона. Тоже неслучайно и тоже из-за любви. По другому преданию, в этих местах жил лапиф Иксион, царь Ларисы (его племянницей, кстати, была та самая Коронида, любовница Аполлона и Исхия). Ему случилось воспылать страстью к самой супруге Зевса Гере. Царь богов, чтобы подразнить несчастного, слепил из тумана женское существо, поразительно похожее на Геру, и заставил этот мираж отдаться Иксиону. Страсть лапифа была так сильна, что от мимолетного союза с призраком появились на свет настоящие кентавры.
Странно, но осел — чуть ли не единственное местное животное, которое не встречается в греческих мифах (знаменитый «Золотой осел» — произведение уже римского периода)
Похоже, кого-то эти дикие места по-прежнему отпугивают — во всяком случае, нам ни одного человека не попадается. Тем лучше — буйная растительность, похожие на диковинные фигуры деревья будят воображение. Просится на язык строчка Николая Алексеевича Заболоцкого «Читайте, деревья, стихи Гезиода…» И нужно совсем немного усилий, чтобы представить, как океанида Филира стремится избежать объятий Кроноса. Сперва она становится кобылицей, но похотливый отец Зевса — тут как тут в обличье жеребца. Потом, уже вернувшись в человеческий облик и породив на свет кентавра Хирона, Филира попросит Зевса превратить ее в самое душистое и податливое для резьбы дерево — липу.