1857 год. Ливингстон в расцвете своей славы. Фотопортрет был напечатан в нескольких периодических изданиях и красовался на почетном месте во многих домах простых англичан
Друг свободы
«Мы не сторонники войны, но нескончаемая война предпочтительнее нескончаемого рабства. Ни одна нация мира еще не добилась независимости без борьбы. И любая нация достойна свободы и готова пролить за нее кровь. Сочувствуя кафрам, мы присоединяемся к борьбе слабейших против сильнейших. Пускай они дикари, но они тоже заслуживают лучшей участи». В 1852 году подобная риторика, естественно, воспринималась в крупнейшей колониальной империи мира как весьма опасная. То, что скромный доктор, рискуя положением штатного служащего при Миссионерском обществе и почти официального проводника английской культуры, столь явно высказывался против угнетения, свидетельствует о независимости его характера. Бывший рабочий паренек не признавал авторитетов, кроме Высшего, и именно благодаря этому вскоре сам сделался авторитетом для нации.
Борьба с куплей-продажей людей стала фактически вторым главным делом жизни Ливингстона. Чем бы он ни занимался, к какой цели ни стремился, между описаниями фауны, быта туземцев и какими-нибудь отвлеченными размышлениями у него непременно фигурируют «сводки» с этой его «личной войны». То, заброшенный судьбой в места, откуда и выбраться-то нет надежды, он из палатки пишет самому португальскому королю гневные письма. То в послании секретарю Королевского Географического общества Мерчисону от 7 февраля 1860 года (Ливингстон тогда находился в отчаянном положении, его речной пароход на притоке Замбези сломался, и грядущий сухой сезон грозил отрезать экспедицию от океана) делится идеей, достойной курительной столичного клуба: хорошо бы, мол, каким-то образом доставить на озеро Ньяса всего лишь один английский военный катер. Он препятствовал бы жуткому промыслу эффективнее, чем целая эскадра у океанского побережья…
Однако Ливингстон не был бы собой, если б ограничился «точечными выпадами» против рабовладельцев. Еще в Курумане, Маботсе и Колобенге он подошел к делу системно: разработал стратегический план, который, как казалось, мог просто подорвать экономическую рентабельность невольничества — в полном соответствии с законами «колониальной политэкономии». По его мысли, чтобы действенно пресечь работорговлю, следовало открыть, утвердить и закрепить сквозную дорогу через южную часть Африканского материка. Путь, пригодный для круглогодичного пользования, перевоза товаров, в общем — для деловой активности. Собственно, этот грандиозный план и сделал его известным путешественником. Ведь шотландец решил опробовать его на себе, причем идеалистическая риторика забавно сочеталась с прагматическими, даже коммерческими умозаключениями. Логическая цепочка была такова: если открыть транзитный путь через внутренние области Южной и Центральной Африки, макололо, балунда и другие племена из «глубинки» смогут открыть прямую, без посредников торговлю с европейскими центрами на побережьях.
1853 год. Ливингстон в Первом своем путешествии из Линьянти к западному берегу Африки направляется в «ставку» Шинте, верховного вождя племени балунда, верхом на воле
В ходе путешествий шотландец еще не раз убедится: неграм есть, что предложить пришельцам, — тягловый скот, шерсть животных для текстильного производства, шкуры, не говоря уж о дарах земли. Только в одной из деревень, где правил некий Шинте, сады, а также плантации табака и бананов «не уступали лучшим американским» (Ливингстон, впрочем, в Америке не бывал). А тростника одной полосы земли между Конгоне и Мазаро (это уже северо-восточнее, у устья Замбези) «хватило бы, чтоб снабдить сахаром всю Европу». Для европейцев это будет выгоднее, чем покупать живой товар у окраинных «охотников за головами», которые, в отличие от них, имеют доступ в «глубинку» и захватывают там рабов. Такое «свободное экономическое пространство» подорвет базу работорговли.
В 1853 году первопроходец выступил в неведомое и два года спустя сделал его вполне ведомым. Позади остались сотни приключений и опасностей, не раз ставивших маленький отряд чернокожих под предводительством белого на грань гибели. Однажды он совсем уж приготовился к ней, как вдруг, словно из-под земли, появился португальский капрал, некто Сиприану ди Абреу, который тоже заблудился. И всем вместе каким-то чудом удалось добраться до населенных мест колонии Ангола… Остались позади многие несчастья, лихорадки, голод, всевозможные злоключения, в которых Ливингстон оставался верным своему принципу: поступай, если надо, жестоко в малом, когда хочешь достичь большого. Например, не будучи уверенным в успехе, он отказался лечить больного вождя Себитуане: а вдруг тот все же умрет и его люди разочаруются в ньяке?