Конечно, Сталин понимал всю серьезность угрозы, конечно, предпринимал все возможные меры к спасению. С особым усердием работали карательные органы, выявляли, арестовывали и расстреливали возможных зачинщиков мятежа. Рядовому солдату позволили «отвести душу» на проклятой немчуре, да и про потребности тела разрешили при этом не забывать. Красным командирам (к тому времени они снова стали «офицерами») Сталин дал волю грабить, причем по крупному — генералы грузили и вывозили «трофеи» вагонами (без тени смущения в официально объявленный перечень военных трофеев Красной армии было включено 60 000 роялей и пианино, 460 000 радиоприемников, 190 000 ковров, 265 000 настенных и настольных часов). И все же, смею предположить, холодок тревоги не давал уснуть спокойно будущему Генералиссимусу.
Ему тоже было что вспомнить: миллионы раскулаченных, миллионы загубленных голодомором, десятки тысяч взорванных и разрушенных церквей, бесконечные ряды безымянных могильных холмов по всем островам архипелага лагерей… А уж про слухи и разговоры, которые все громче шли в народе, ему и вспоминать не надо было — на его стол ложились отчеты, которые неумолимо фиксировали нарастающее массовое ожидание роспуска колхозов и даже ожидание роспуска «родной ленинской партии» (скорее всего, спровоцированное разгоном Коминтерна в 1943 году). И лишь после того как диктатор увидел, что невозможное свершилось, что вооруженный народ послушно сдает винтовки и возвращается в колхозное стойло, он понял — это победа. Великая победа, полная и окончательная. Если эти люди, имея в руках 7 миллионов винтовок, не сковырнули его, как клопа, то кто же тогда может воспротивиться его державной воле? То была великая победа, и Сталин решил отпраздновать ее с настоящим размахом кавказского человека — закатить пир на весь мир.
Тысяча гостей (это не метафора, а строка из официального отчета) были приглашены 24 мая 1945 года в Большой Кремлевский дворец. «Широкая мраморная лестница, устланная красным ковром, свет бесчисленных люстр, отражающийся в позолоченных украшениях... В Георгиевском зале, как бывало до войны, накрыты столы, празднично сервированные, украшенные цветами», — так в своих мемуарах описывает этот валтасаров пир авиаконструктор А.С. Яковлев. Официальное название мероприятия: «Прием в Кремле в честь командующих войсками Красной армии». А вы как думали? «Города сдают солдаты, генералы их берут». Разумеется, победили командующие…
Празднество началось в 20:00 и продолжилось далеко за полночь. Было провозглашено 25 тостов. Выпили за товарища Сталина и большевистскую партию, за «всесоюзного старосту» Калинина и за «руководителя нашей внешней политики» (тост в честь Молотова произнес сам Сталин), за маршалов и наркомов, командующих фронтами и флотами, за членов ГКО и членов Военных советов. Третьим по счету был провозглашен тост за… горняков Польши! Горняки оказались тут как тут, «в живописных костюмах» (правда, без отбойного молотка на плече) и «хором исполнили народную заздравную песню». Ай да горняки!
Разведчик. Сталинградский фронт, 1942 год. Фото: ИТАР-ТАСС
На этом пиру забыли лишь тех, кому любые слова, да и вся эта мишура мирской суеты, были уже не нужны. В такое трудно поверить, это невозможно себе представить — ведь в Георгиевском зале присутствовали же и настоящие, боевые генералы, но в тот праздничный вечер о погибших солдатах не вспомнил никто. Никто не предложил встать и молча выпить за тех, кто навсегда остался на окровавленных полях войны. Они уже не были нужны «командующим войсками».
И вот тогда, когда градус мероприятия перевалил за красную черту, когда 25 рюмок было опрокинуто в луженые глотки, слово взял сам Хозяин. Упомянутый нами А.С. Яковлев пишет: «Как только он встал и попытался говорить, его слова потонули в громе аплодисментов… Речь Сталина постоянно прерывалась долго не смолкавшими овациями, поэтому его короткий тост занял чуть ли не полчаса. Наконец Сталин не выдержал и засмеялся: «Дайте мне сказать, другим ораторам слово после предоставим»... И новый взрыв аплодисментов…»
Товарищ Сталин был в питии умерен, а уж с годами и вовсе переключился главным образом на нарзан. Своих гостей он поил нещадно, что правда то правда, но сам, как можно судить по воспоминаниям Черчилля , едва притрагивался к бокалу вина. Однако в тот вечер, празднуя свою великую победу, Сталин был пьян — нет, не от вина, разумеется, а от куража. И посмотрев на своих гостей (многих, многих из них ждали тюрьма или расстрельный подвал — и председателя Госплана Вознесенского, и бывшего маршала Кулика, и генерал-полковника Гордова, и главкома ВВС Новикова, и маршала авиации Худякова, и наркома авиационной промышленности Шахурина), он откровенно признался им в том, как ему повезло. Сказочно повезло товарищу Сталину с этим народом:
«Я пью за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется здравый смысл, общеполитический здравый смысл и терпение. У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 гг., когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города… Какой-нибудь другой народ мог сказать: «Ну вас к черту, вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой». Это могло случиться, имейте в виду. Но русский народ на это не пошел, русский народ не пошел на компромисс, он оказал безграничное доверие нашему правительству. Повторяю, у нас были ошибки, первые два года наша армия вынуждена была отступать, выходило так, что не овладели событиями, не совладали с создавшимся положением. Однако русский народ верил, терпел, выжидал и надеялся, что мы все-таки с событиями справимся. Вот за это доверие нашему правительству, которое русский народ нам оказал, спасибо ему великое. За здоровье русского народа!»
Про эти «сто грамм за русский народ» я еще слышал сам, слышал от советских людей, очарованных такой сказочной щедростью и добротой Великого Вождя. А вот в календаре этот день, 24 мая, никак не отмечен. А зря. Это важный день в нашей истории — день победы Сталина над Россией.
Марк Солонин
Сверхразмерная демократия
На заре американской демократии партийные дебаты принимали очень острый характер. Драка федералиста Роджера Грисуолда и республиканца Мэтью Лайона в конгрессе. 15 февраля 1798 года. Фото: СORBIS/FSA
Днем рождения американской республики считают 4 июля 1776 года — когда была подписана Декларация независимости. Однако в то время сами американцы были отнюдь не уверены, что добьются успеха в демократическом строительстве. Демократия в США окончательно восторжествовала только в результате «революции 1800 года». Тогда впервые в американской истории власть мирно перешла от одной партии к другой в результате голосования.
Герой знаменитой повести Вашингтона Ирвинга Рип ван Винкль ушел в горы и там, присев отдохнуть, задремал… а вернулся лишь через 20 лет, умудрившись проспать американскую революцию. Рип угодил прямо на предвыборные дебаты и чуть было не попал в беду, когда на вопрос, федералист он или демократ, ответил, что перед ними верный подданный короля. В недавнем прошлом такие же подданные британской короны, неожиданно оказавшиеся в совершенно новом для них мире демократического представительства, могли сгоряча и линчевать «англофила», ведь средства умерять предвыборные страсти еще не были выработаны. У всех, кто строил демократию в последующие два столетия, был перед глазами пример США . Но самим американцам приходилось действовать методом проб и ошибок.
Борьба за свободу
Первая английская колония в Новом Свете появилась в 1607 году, а к началу 1770-х на территории британских Тринадцати колоний, занимавших восточное побережье нынешних США, проживали уже три миллиона человек. Долгое время колонисты были предоставлены самим себе — метрополия была занята гражданскими смутами и соперничеством с Францией и Голландией , в том числе и в Новом Свете. Но после Семилетней войны французы были выдавлены из Северной Америки . Англия захватила Канаду и решила, что настало время навести в заокеанских землях порядок. Первым делом были введены новые налоги, в том числе на оборону колоний (аккурат когда надобность обороняться от французов отпала). Колонисты, считавшие себя полноправными британскими гражданами, возмутились и объявили: «Нет налогам без представительства» (No taxation without representation), — если метрополия хочет обложить колонии дополнительными налогами, за них должны проголосовать представители этих колоний.