Военную базу, которая была на острове, закрыли, много лет она стояла заброшенной и постепенно пришла в полный упадок. В 2004 году коммуна передала остров частным инвесторам. Теперь здесь стоянка на 120 яхт, летняя яхтшкола для детей, док, где строят и ремонтируют венецианские водные такси, небольшой отель на два десятка мест и ресторан для яхтсменов. Филиппо Баруско, который, до того как стать директором навигационной школы, десять лет служил капитаном крупной яхты, указывает на большую карту острова, висящую на стене ангара: «Вот тут, на месте развалин монастыря, будет спорткомплекс с бассейном, а здесь…» Но пока еще большая часть острова пребывает в том же состоянии, что и 20 лет назад — на заброшенном винограднике трава по пояс, пасется стадо коз и висит строгое объявление: «Охота разрешена только в целях самозащиты». По мелководью, где виднеется несколько корпусов затопленных лодок, бродят цапли. Трудно поверить, что вы в двух шагах от Венеции.
Суббота. Площадь Санта-Мария Формоза. Я помогаю Элизабетте дотащить тюк с ненужными вещами к зданию местного прихода. Это нечто вроде районного клуба. Здесь работают воскресная школа, разного рода кружки. Вещи потом раздадут бедным. Распрощавшись с ней, отправляюсь бродить по городу. На площади Сан-Лоренцо почтенная дама выгуливает своих кошек, их не меньше десяти. Поставив ноутбук на венецианский колодец, pozzo (они уже много лет закрыты), молодой человек читает свой Facebook — по всей Венеции работает беспроводной Интернет, и каждый член коммуны имеет к нему бесплатный доступ — так называемое Cittadinanza Digitale, цифровое гражданство. Прекрасный город и очень удобный для жизни, во всяком случае, по нашим российским меркам.
Фото Гулливера Тайса
Филипп Чапковский
Небесные пастбища Алтая
Алтайцы считали это место священным — здесь нельзя было даже громко говорить. Но скоро плато Укок пересечет газопровод, и тем, кто хочет полюбоваться первозданной природой, стоит поспешить.
Мой путь на Укок начался в селе Джазатор (от казахского «жаз — отыру», «лето — сидеть», то есть «летняя стоянка», на русских картах оно обычно называется Беляши) на закате солнечного и тихого позднеиюльского дня. Климат в долине реки Джазатор обманчив. Казалось бы, обычное жаркое сибирское лето, всюду дикие цветы, в воздухе кружатся пчелы и бабочки. Но вот солнце скрылось за вершинами Южно-Чуйского хребта, и температура резко падает. Все дело в высоте — более полутора километров над уровнем моря!
Поеживаясь, спешим в баню. Баня отличная — просторная и хорошо натопленная. После нее мы забираемся на открытую мансарду под крышей дома Альберта Каменева — местного жителя, бывшего председателя колхоза им. Ленина, давшего нам приют и помогавшего найти коней — для похода на Укок. Пьем горячий чай и залезаем в спальники — нам предстоит первая ночь на свежем горном воздухе. Наши проводники — казахи Амантай и Асылбек — обещают, что утром лошади будут навьючены и мы двинемся в путь.
Утром встаем едва ли не с рассветом и примерно к обеду понимаем, что напрасно спешили. Сначала пропадает Амантай.
— А где у нас Амантай? — спрашиваю я Асылбека.
— Пошел за лошадьми, — отвечает Асылбек. Потом появляется Амантай, но пропадает Асылбек.
— А где Асылбек? — спрашиваем.
— Сейчас лошадей приведет, — весело говорит Амантай. Ближе к полудню в самом деле появляется Асылбек с шестью лошадьми. Мне достается невеселый пожилой конь.
— Как его зовут? — спрашиваю я Асылбека.
— А кто его знает, не мой — знакомого пастуха, — поясняет Асылбек. В седле этого безымённого джазаторского коня мне предстоит провести неделю.
Наконец все лошади оседланы, навьючены и можно двинуться в путь. По местным понятиям мы вышли на Укок утром: ведь здесь важен сам момент готовности.
Джазатор — самое дальнее село Алтая. В нем кончается автомобильная дорога и берут начало пути на таинственный Укок, одно из самых труднодоступных мест нашей страны. Средняя высота этого плоскогорья — около 2500 метров над уровнем моря, размеры — примерно 40 на 90 километров. С севера от плато расположена Россия, с запада — Казахстан, с юга — Китай, с востока — Монголия.
Наш маршрут — очень редкий и сложный: до нас им никто не ходил лет десять. Особенность плато в том, что с запада на восток по нему пройти намного легче, чем с севера на юг. Из Казахстана на плоскогорье ведет относительно пологий перевал Укок, из Монголии — столь же несложный Улан-Даба. Напротив, перевалы на север — в Россию — очень сложны, а зимой практически непроходимы (то же можно сказать о перевалах в Китай). Первое важное решение принимает Асылбек: идти в´ерхом.
— Что значит верхом? — интересуюсь я.
— Пойдем по перевалам, — говорит Асылбек.
— Внизу сейчас тяжело — грязь, болота, курумник. (Курумником здесь зовут каменные осыпи.)
Только три дня спустя мы в полной мере сможем оценить это решение. А пока оно кажется нам небесспорным. Идти верхом отнюдь не просто. От самого села начинается крутой затяжной подъем — на высоту более двух километров над уровнем моря. Правда, все трудности компенсируют потрясающие виды, ведь эти кручи — единственное место на Алтае, где одновременно можно увидеть все четыре главных алтайских хребта: Южно-Чуйский, Северо-Чуйский, Катунский, а также мощную гряду Южного Алтая, отделяющую Россию от Китая. В бинокль вглядываюсь в белое облако на горизонте. Это показались округлые вершины Табын-Богдо-Ола («Пять священных вершин»), за которыми Монголия и Синьцзян.
Конный поход с препятствиями
Первые два дня мы идем по гребням гор. По пути нам попадается множество редких растений — родиола морозная, красные соцветия которой напоминают разломленный плод граната, вдоль ручьев — золотой корень. Так, почти под небесами, мы обходим топкие и каменистые берега низовьев главной реки Укока — Акалахи — и с большим трудом спускаемся почти по отвесному склону к ее полноводному притоку — Караалахе. Здесь мы осознаем, как важно доверять в высокогорной тайге лошадям. Часто только животное знает, как пройти опасное место. Видно, как лошадь напряженно всматривается в тропу и обдумывает каждый свой шаг, как шахматист решающий ход. К счастью, наши опытные кони почти не ошибались. Затем мы продолжаем путь вверх, вдоль Караалахи — к Алахинскому озеру (2061 метр над уровнем моря). За большим и глубоким озером высится хребет, позади которого — Казахстан. Стоянка здесь удобная — много сухих, просторных и прогретых солнцем полян, кострище расположено под высоким кедром, готовым укрыть от дождя и ветра. Вот только дров для костра нет. Весь сухостой в округе давно вырублен, как и крупные нижние ветки деревьев — летом на этом месте обычно стоит сезонный кордон российских пограничников.
Наутро переходим вброд Караалаху и идем на юг. Вскоре ручьи собираются в новую речку — Чиндагатуй, текущую в Казахстан — к Бухтарме. До середины XIX века, когда эти места отошли к России, здесь стоял китайский пограничный кордон.
— А что за название такое? — интересуюсь я у Амантая.
— Не знаю, но точно не казахское. «Гатуй» — это, наверное, от «Китай», а что такое «Чинда» — непонятно, — говорит Амантай.
Позднее, в Москве, я спросил об этом одного китайского друга. Он ответил не раздумывая: Чиндай, или Циндай, — это не что иное, как время правления последней императорской династии Китая (эпоха Цин), один из представителей которой и передал долины Чиндагатуя, плоскогорье Укок и другие районы Центрального Алтая России — по Чугучакскому договору 1864 года.
Посреди долины Чиндагатуя прямо в высокой траве на берегу ручья торчит огромный железный бочкообразный котел — остатки старой паровой электростанции. На нем я обнаружил табличку с надписью «ЛМЗ — 1937 г.» и заводским номером. А на другом берегу — полтора десятка черных полуразвалившихся срубов. Здесь в годы войны добывали молибденовую руду, которую потом везли в Казахстан — на переработку. По одним сведениям, на руднике работали вольнонаемные, по другим — заключенные ГУЛАГа. Мы осмотрели лагерь — давящее, неприятное ощущение. В один из домов меня буквально не впустила крупная гадюка — она лежала прямо на дверном косяке и пристально, не мигая, смотрела мне в глаза.