Словно для того, чтобы развеять наваждение, из-за борта соймы выглянул мужичок, приподнял за хвост зубастую игуку и помахал ею над головой. Стало ясно, что рыбаки выбрали сети, прибираются и вскоре пойдут к берегу. Развернул лодку и мой кормчий.
Потом мы стояли на галечниковом берегу в устье речки и наблюдали, как одна за другой, сняв паруса, соймы входят в родимую гавань с поднятыми килями, и из-за этого несколько непривычные взору. Пожилые кормщики баграми отталкивались от берега, освобождая проход, пока все четыре соймы не встали в один плотный ряд, тесно прижавшись друг к другу бортами.
— А мне ведь так и не довелось походить в роли кормчего,— вздохнул Рукомойников.— А все из-за того случая, когда мне пришлось в октябре ледяную купель принять.— Он вытянул сведенные в суставах кисти.— Руки-то, вишь, как скрючило. Сорок минут просидел в воде под соймой. Вот и пришлось менять профессию. Лодочных дел мастером стал. Все лодки, что здесь стоят, я делал! И соймы тоже. А теперь заказов нет.— Рукомойников глухо закашлялся.— Кончается наше дело...
В тот момент я пожалел, что не имею никакого отношения к морю, совсем не морской человек. А то заказал бы этому мастеру сойму. Пусть не для рыбной ловли, не для серьезных дел, а чтобы в хорошую погоду ходили на ней по озеру Ильмень ребята из того же клуба «Встреча с будущим». Любовались восходами и закатами, восхищались мастерством предков наших. В Новгороде, побывав в музее деревянного зодчества, я узнал, что одну из сойм решено поставить здесь на постамент. Как памятник. Но теперь, когда я видел сойму, мчащуюся под парусами по водной глади, я понял, что только озеро Ильмень должно стать для нее истинным постаментом. Но для этого надо сохранить ее здесь...
Устрика — Москва
В. Орлов, наш собств. корр.
Облако в форме наковальни
Дождь шел всю ночь. Необычно тихий, он осторожно шуршал по соломенным крышам хижин, пузырил лужи, совсем непохожий на приходящие в Сахель под конец сухого сезона свирепые ливни, ненадолго превращающие почти пустыню в почти болото. В прошлом году после такого ливня, или, как их здесь называют,— «торнад», этот маленький ручеек, к которому мы подъехали, срезал, словно ножом, мост и кусок дороги рядом с деревней, чтобы затем утихомириться и совсем высохнуть до следующего сезона дождей. Вот и сейчас он уже готов иссякнуть, и наш «лендровер» перебирается на другую сторону, не замочив ступиц колес.
Трое под солнцем
«Торнад» обычно начинаются в середине лета и волной прокатываются с востока на запад по всей территории Республики Нигер. В это время каждый крестьянин с надеждой вглядывается в горизонт: не возникнет ли к полудню, в самые жаркие часы, на белесом выгоревшем небе облако в форме наковальни — верный признак надвигающейся грозы? После краткого периода мертвого затишья она начинается страшным порывом ветра, скорость которого достигает 60, а то и 100 километров в час. Столбик термометра мгновенно падает на добрый десяток градусов, и поднявшиеся тучи песка и пыли гасят красное замутившееся солнце.
Под пушечные раскаты грома и вспышки молний на саванну обрушивается лавина воды — за считанные минуты могут выпасть несколько десятков миллиметров осадков. Но бывает, к печали крестьян, что с почерневшего небосклона не проливается ни капли. И еще реже приход «торнад» завершается вот таким тихим, благословенным дождем...
Наша машина взбирается на крутой берег, и перед глазами открывается плоская, как раскатанное тесто, равнина. До самого горизонта, ограниченного сверкающей полосой реки Нигер, видны фигурки работающих людей — идет сев.
Земля этого гигантского поля — крепко прибитая, вязкая — покрыта широкими разводами от внезапно пролившихся и быстро исчезнувших потоков воды. Если ковырнуть землю, на дне ямки увидишь еще не иссякшую влагу — она-то и дала команду начинать посевную.
Недалеко от нас по равнине движутся люди. Впереди высокий пожилой мужчина с мотыгой на длинной рукояти. Он вышагивает по полю, словно большая худая птица, равномерно тюкая клювом-мотыгой в ему одному видимую борозду. За ним — молодая красивая женщина с миской семян в руках. Она идет неторопливо, величаво, и зерна стекают с ее коричневых пальцев в лунки светлыми мерными каплями. Завершает шествие мальчуган лет семи. Ежеминутно подтягивая просторные, на вырост, шорты, он вдавливает босой пяткой семена поглубже и притаптывает землю. Так и идут они по полю: тюк, кап, топ...