Немного поворчав, все разошлись по своим местам. Стычка закончилась.
Все это время спортивная лодка следовала рядом с нами. Перед началом инцидента Родо перешел на нее, чтобы переговорить по радиотелефону с Папеэте о деталях завтрашней церемонии. Увидев, что дело принимает нешуточный оборот, он вызвал на подмогу буксир с полицейскими. Теперь не могло быть и речи о ночевке в лагуне Тэйтииароа. Мы направились прямо к Таити, чтобы заночевать вблизи его берегов. Нас сопровождал вызванный Родо буксир, шедший на расстоянии нескольких сотен метров от «Хокулеа». Полицейские были одеты в гражданскую одежду, поэтому никто, кроме нас двоих, не знал об их присутствии.
Когда стемнело, ко мне подошел May. «Послушай, Бен, — сказал он тихо, но решительно. — Я хочу вернуться домой. Я не хочу плыть на Гавайи на каноэ». May объяснил, что это решение созрело у него под влиянием поведения «банды из рубки». Насилие и грубость претили его мягкой натуре. Он долго колебался, но, когда Буффало избил меня и Кавику, его терпение лопнуло. Я постарался успокоить его как мог. Безусловно, уход May был бы для нас большой потерей, но в тот вечер я не стал его отговаривать, надеясь сделать это позже.
Ночь не принесла покоя. Голова разламывалась от боли. Но еще большее страдание доставляли мысли о том, что концовка путешествия прошла под полицейским эскортом и была омрачена боязнью потерять May. Большую часть ночи Родо, May и я бодрствовали, одним глазом следя за тем, чтобы «Хокулеа» не налетела на барьерный риф, опоясывающий остров, а другим наблюдая за рубкой, где расположились на ночлег члены «банды».
Вскоре после полуночи мы оказались в пределах видимости барьерного рифа Таити, о который с шипением разбивался могучий океанский прибой.
Утром нас ждал небывало теплый прием. Тысячи островитян приветствовали «Хокулеа», когда она входила в спокойные воды гавани Папеэте. Специально ради такого случая губернатор Французской Полинезии объявил день нашего прибытия, пятницу 4 июля, национальным праздником. Школы были закрыты, а взрослым предоставлен выходной.
Поприветствовать странное каноэ с Гавайев пришли 15 тысяч таитянцев каждый пятый житель острова. Никогда прежде эти берега не видели такого скопления народа. Ни когда встречали капитана Кука два столетия назад, ни во время визита генерала де Голля.
Меня охватило чувство огромного облегчения и одновременно победы. Несмотря на все проблемы и отсрочки старта на Гавайях, на штиль и встречные ветра, преследовавшие нас все путешествие, несмотря на тысячу других препятствий, мы все-таки дошли до Таити.
Бен Финни / Фото автора Перевел с английского Александр Солнцев
Пропало море
Каждое путешествие на Дальний Восток для меня событие. Памятное плавание на веслах из устья Амура во Владивосток, пеший переход через Джугджур по следам писателя Гончарова, наконец, поиски якоря Беринга в разломах охотских предгорий. Кажется, достаточно, чтобы понять «лики Охотоморья», как любят говорить на Востоке. Но мне не хватало на этой прародине русского океанского мышления — так я именую Охотское море — его осколков, его Архипелага, его Шантарских островов. Дважды я видел, не боюсь высокопарности, эти изумрудные осколки, «утопающие» в синеве моря-окияна. Один раз с борта рейсового самолета, в другой раз с перевала на Джугджуре за двести верст. В том последнем случае мелькнула мысль, что стоял я в потоке самого чистого на земле воздуха. Оказаться там стало навязчивой мечтой, а вернее — насущной необходимостью.
В самом расположении Шантар — в западном углу сурового моря — есть какая-то притягивающая странность. Пышный зеленый оазис посреди кипящего сулоями приливов моря в обрамлении льдов, что не тают тут порой до нового ледостава — это вам не Канары, тоже по-своему «утопающие» и в зелени и в океане. Но и странное сходство тоже может найтись. Штудируя климат этого загадочного угла, чтобы выбрать наиболее благоприятный сезон для путешествия с попутным ветром, я наткнулся на поразительную связь Охотского моря с самым центром Тихого океана. Оказывается, все лето море накрыто потоком воздушных масс, несущихся от Гонолульского максимума в область пониженного давления над Восточной Сибирью. Не отсюда ли удивительная прозрачность атмосферы и «чудеса» в фауне и флоре?