Надо сказать, что на увеселения на гуляньях существовала своя мода. Какие-то, вроде райка и балаганов, благополучно просуществовали все столетие; другие, вроде кукольного театра с Петрушкой, то появлялись, то надолго пропадали. Так, если в первой половине века Петрушка был на гуляньях обычным делом, то во второй половине он постепенно сошел почти на нет, изредка являясь лишь на окраинах. Избалованный москвич стал воротить нос от этого «деревенского» развлечения, и вернулся Петрушка на городские гулянья лишь в Первую мировую, когда в Москву хлынул народ из деревни.
В целом картина простонародного гулянья была всегда примерно одинакова. Между «колоколами» и балаганами стояли качели и карусели-колыхалки, шныряли мелкие разносчики со всевозможными лакомствами и сластями: мятными пряниками, красными и желтыми леденцами на палочках в виде человечков и петушков, семечками и маковниками, с игрушечной и сувенирной мелочью, а с 1860-х годов — и с новинкой — воздушными шарами; вертели ручки своих инструментов шарманщики, устраивались народные игры (в основном в первой половине века) — городки, тычки, орлянка. Грохотала разнокалиберная музыка (из каждого балагана — своя), звонили колокола, которыми созывали публику, голосили зазывалы и разносчики, палили бутафорские ружья. «Кругом по разным направлениям с шумом бегают толпы босых ребятишек, сопровождая криком и смехом какого-нибудь арлекина. Там вдали, окруженный толпой зевак, выкрикивает остроумные прибаутки раешник; кругом со всех сторон несутся звуки заунывной шарманки, среди которых резко выделяются сиплые надтреснутые голоса уличных перикол; тут гармоника, в другом месте балалайка, разухабистая песня, плач, крик, визг… Толпы нищих обоего пола и всех возрастов снуют мимо вас, прося подаяния, и с мольбою в голосе навязывает то букеты полевых цветов, то коробки спичек, то какую-нибудь безделушку, довольствуясь за все это на хороший конец мелкой медной монетой, а то и куском недоеденной булки или сахара. Словом, вокруг вас все хоть и форсированно, но живет, поет и ликует, и это общее настроение невольно как-то сообщается и вам».
Образованной, «чистой» публике участвовать во всех этих забавах считалось неприлично (за исключением детей, которых няньки иногда водили в балаганы), но дозволялось поглядеть на народное веселье, поэтому вокруг площади устраивались дорожки, по которым шло «катанье» — гарцевали всадники и тянулись вереницы карет и колясок с аристократией и богатым купечеством, а рядом были мостки для желающих гулять пешком.
«Чистые» же гулянья обходились без балаганов и «колоколов»: их составляли опять-таки «катанья» и пешие прогулки под музыку, во время которых щеголяли лошадьми и экипажами и демонстрировали наряды. Центром такого гулянья поэтому был так называемый круг — круглая или любой иной формы обширная площадка, окруженная дорожкой, от которой в стороны расходились аллеи. На кругу всегда были беседка для оркестра, площадка для танцев под открытым небом и скамьи по сторонам.
В местах для «чистых» гуляний имелись помещения или открытые сцены для концертов и спектаклей, кофейни и рестораны. Вечером устраивали иллюминацию и фейерверк.
В зимнее время гулянья были немногочисленны. В первой половине века одно время пользовалось популярностью ежевоскресное «чистое» гулянье во время Великого поста вдоль набережной Москвы-реки у Воспитательного дома. Здесь устраивались «катанья»: «Высокие кареты, ландо и берлины, запряженные цугом, женевские сани с барсовыми полостями, гайдуки-лакеи, кровные одномастные лошади — все это двигалось парадно, церемониально и по набережной, и по Неглинной, и по Покровской улице на Разгуляй». Здесь же вдоль решетки набережной или прямо на льду, лавируя между экипажами, пешком и верхом толклись молодые люди, «все с усами, в венгерках, в желтых фуражках и с лорнетами». Особым назначением этого гулянья были своего рода смотрины, «парад невест» из среднего дворянства и купечества, поэтому «два-три десятка колясок катались взад и вперед, и в них восседали маменьки и тетушки… с тою дочкой или племянницей, которой, по их мнению, пора было наложить на себя цепи Гименея». Это гулянье просуществовало до 1850-х годов, а потом постепенно вывелось.
Первым уже «летним» общемосковским гуляньем, когда «хорошему обществу» полагалось «выгуливать» весенние наряды и новые экипажи, было гулянье вокруг Кремля в вербную субботу, совмещенное с ярмаркой. Это был почти единственный по-настоящему праздничный день за весь Великий пост (не считая Благовещенья). Вереницы экипажей чуть не в шесть рядов тянулись по Тверской через Красную площадь, вокруг Кремля от Москворецкого моста по набережной до Каменного моста и оттуда на Моховую и Пречистенку; между ними гарцевали всадники. На этом гулянье появлялась новая мода на лошадей, сбрую и ливрею лакеев, а также традиционно дебютировали дворянские недоросли: в первый раз появлялись на публике «новые лица юношей, одетых уже щеголями, тогда как прежним летом они считались еще детьми». Гулянье предвещало собой наступление предпраздничной недели и длилось до сумерек, собирая огромное количество зевак.
Со второй половины XVIII века на Масленице и на Святой неделе (после Пасхи) устраивались гулянья под Новинским, в районе нынешнего Новинского бульвара. В Москве это гулянье называли «под качелями». Вплоть до 1862 года здесь не было никакого бульвара, а была широкая, обставленная домами площадь, образовавшаяся после ликвидации Новинского вала Белого города. Здесь ставились балаганы, качели и карусели, на которых с упоением вертелись не только дети, но и взрослые, и даже старики. Уже начиная с пасхального понедельника бывало ежедневное гулянье, привлекавшее большое число празднично разодетого простонародья.
Начиная со среды Святой недели происходило и каретное гулянье вокруг всего Новинского, а нередко и по Поварской. По утрам возили в каретах маленьких детей из дворянских семей, а с двух до четырех часов дня съезжалось «лучшее общество», которое либо ездило по кругу, либо прохаживалось по специально устроенной вокруг площади дорожке, огражденной перилами, откуда хорошо видны были и экипажи, и балаганы. После четырех наступал черед купцов, — в щегольских экипажах и с кучерами чудовищных размеров. Вплоть до 1860-х годов купеческие кучера здесь появлялись в старинных бархатных, с острыми углами шапках — голубых, пунцовых, зеленых, позднее вышедших из употребления. Каталось купечество с непередаваемо важными, даже мрачными от избытка серьезности лицами, и продолжалось «катанье» до заката солнца. Мужская молодежь проводила иногда на новинском гулянье целые дни, сидела на перилах, лорнировала и обсуждала хорошеньких, иногда, живописно закинув через плечо полу плаща, подходила к экипажам знакомых и даже немного провожала их, держась за дверцу и расточая дамам комплименты.