В Гуджарате особо почитают Кришну, поскольку здесь мифология размещает Дварку, древнюю столицу этого воплощения Вишну. В его честь в городе возводят современные храмовые комплексы, где богу просторно и прохладно, а каждый верующий после смиренного приветствия может качнуть качели с фигурой Кришны, порадовав того детскими воспоминаниями
В XV—XVII веках этот город, расположенный на реке Тапти, тут же впадающей в Аравийское море, был крупнейшим индийским портом. Примерно тогда же он прославился как центр огранки драгоценных камней — по одной из версий, именно отсюда армянин Георгий Сафрас привез и продал в 1775 году Григорию Орлову знаменитый бриллиант. Известный теперь как «Орлов», камень был подарен Екатерине II, вставлен в навершие монаршего скипетра и ныне хранится в Алмазном фонде. И сегодня в Сурате сосредоточена значительная часть мировой промышленной обработки алмазов.
Мы были не прочь заглянуть на одну из гранильных фабрик, но на следующее утро город гремел оркестрами и все было закрыто: у индусов начался период свадеб, связанный с благоприятным расположением небесных светил. Улицы вновь оказались запруженными — женихами на белых конях или в роскошных экипажах в сопровождении танцующих родственников и друзей. А мы искали сохранившиеся только здесь, несмотря на кровопролития, пожары и разрушительные наводнения, и не имеющие аналогов больше нигде в Индии уникальные надгробные памятники Английского, Голландского и Армянского кладбищ. Двух- и трехэтажные павильоны и мавзолеи, выполненные в стиле арабской архитектуры и еще сохранившие следы внутренних росписей и мозаики, оказались в самом центре города — неподалеку от мусульманской крепости XIV века, построенной афганцами. Здесь же под сводами величественного мавзолея покоится губернатор Бомбея Джералд Онгъер, положивший в 1670-х годах начало возвышению вверенного ему города и тем самым принесший угасание Сурату. А крепость сегодня превратилась в контору: перед ней, прямо на улице, за пишущими машинками прошлого столетия сидят клерки, готовые составить за небольшое вознаграждение обращение в любую инстанцию.
Здесь демоны — боги…
По Сурату мы передвигались под перезвон моего мобильного телефона: подруга Статира Вадъя докладывала о переговорах с патриархами общины парсов. Светлокожие и курчавые, с орлиными носами, парсы-зороастрийцы живут замкнутым коллективом и неохотно раскрывают душу перед чужаками. Наш маршрут проходил через город Навсари, одну из их святынь. Нареченной в честь древнеперсидской царицы Статире, члену авторитетного семейства парсов, удалось договориться с дастурами, высшими жрецами, чтобы нас приняли там как своих.
Дастурджи Мехерджи Рана из Навсари — улыбчивый старичок в белоснежной одежде и белой шапочке в виде усеченной тубы — встретил нас дружелюбно, но по-деловому. Его дом с прилегающими постройками и дворами для общих собраний и проведения ритуалов — дастурвад — стоит на том же месте, где когда-то поселились его предки, — даже дворовый колодец имеет более чем десятивековую историю. Звание дастура и знание теологических тонкостей и нюансов ритуала передаются по наследству, но многие пары остаются бездетными из-за традиционно поздних, иногда близкородственных, браков. Знакомый нам дастур из Навсари живет вместе с женой и сестрой жены — наследников у них нет. Впрочем, даже те старики, у которых они есть, предпочитают доживать свой век в парсийских приютах — гордость не позволяет им становиться обузой для работающих детей. В Навсари нам показали цепочку из таких домов, занявших половину парсийского квартала, — там царят покой и чистота. В другой половине квартала многие здания оказались с забитыми окнами: бывшие соседи разъехались по миру и теперь общаются друг с другом через Всемирную организацию зороастрийцев.
Но где бы они ни жили, в каждом парсийском доме обязательно есть лампада со священным огнем, перед которой поют гимны «Авесты» и произносят ежедневные молитвы. А в каждой общине обязательно стоят величественные храмы — агиари (в этом слове можно услышать отзвуки индоевропейского слова «огонь»), где неугасимо поддерживается Аташ Бехрам — священное пламя. Иноверцев не подпускают даже к их ступенькам, зато «как своих» нас отвели в другое место.
Вид на Конкан с укрепленного острова Джанджира. Несмотря на многочисленные усилия, ее долгие века не могли захватить ни европейцы, ни маратхи
Когда перед нами открыли ворота, ведущие к знаменитым докхмам — «башням молчания», я испытала культурный шок. Я знала, что парсы не предают умерших ни огню, ни земле, ни воде, поскольку останки не должны осквернять ни одну из стихий, но отдают на растерзание грифам — птицамтрупоедам с крючкообразным клювом и лишенной оперения шеей. Шок же последовал оттого, что все выглядело не так, как я представляла. Во-первых, не было никаких устремленных в небо мрачных башен: на заботливо ухоженной зеленой территории находились две приподнятые — на высоту 4— 5 метров — каменные платформы в форме круга диаметром 12—15 метров. Наш провожатый, Ашпандъяр, рассказал, что с внутренней стороны они представляют собой чаши с дном из металлической решетки, под которой находится глубокая погребальная яма. Обмыв покойников, члены общины выкладывают на решетку обнаженные трупы, а когда от человека остается только остов, кости проскальзывают в колодец. Во-вторых, над обеими платформами, словно гигантские зонтики, возвышались солнечные батареи! Заметив мое недоумение, Ашпандъяр пояснил, что на популяции грифов сказались проблемы экологического характера — питающиеся мертвечиной несимпатичные птицы оказались столь нежными, что приобрели несовместимые с продолжением рода заболевания из-за диклофена — лекарства, которым, как оказалось, напичканы сегодня трупы буйволов и прочего скота. Так что пришлось поставить в «башнях молчания» мощные установки, в благоприятных условиях моментально выжигающие мертвую плоть. «А в сезон дождей, когда солнца нет?» — подумала я, но не решилась задать этот натуралистический вопрос нашему провожатому: мы торопились к нему домой для знакомства с красавицей дочерью — победительницей всеиндийского конкурса «Парсийская мисс», мечтающей о громкой карьере в Болливуде!
Еще нас поразила одна деталь. Задолго до появления в Иране и Индии парсы, потомки древних иранцев, и индийцы из Гуджарата, потомки индоарийских племен, принадлежали к индоиранской общности, представители которой называли себя ариями. Их древние книги — «Авеста» и «Ригведа» — содержат много сходных мифов и похожих имен. Вот только асуры из индусской «Ригведы» — это демоны, которые постоянно ведут войны с девами-богами, тогда как, напротив, положительные ахуры из парсийской «Авесты» стоят не на жизнь, а на смерть против своих девов-демонов. Впрочем, в Конкане все уживается: и Лакшми с Махалакшми, и ахуры с асурами.
Месса в главном кафедральном соборе Васаи
Христиане: «римляне востока»
Из европейцев первыми в Индии укрепились португальцы. В 1498 году Васко да Гама открыл морской путь вокруг Африки и добрался до индийского юга. Чуть позднее полководец Афонсу де Албукерки огнестрельным оружием и интригами, посеянными между мусульманами и индусами, отбил у Биджапура, «обломка» государства Бахманидов, Гоа. А в 1542 году на гоанскую землю ступил Франциск Ксаверий, ближайший соратник Игнатия Лойолы, основателя «Общества Иисуса». Иезуит проявил несравненный проповеднический пыл: бродил, завлекая детей, с колокольчиком и поражал юные души рассказами о Христе. А также создавал школы и лечебницы, ухаживал за больными и рыл могилы умершим. Он скончался в 1552 году в Китае, но его тело, оставшееся нетленным, несмотря на временные захоронения и морские перевозки, доставили в 1554 году в Гоа и выставили в базилике Иисуса Младенца. Тогда же его правая рука в качестве реликвии была отправлена в Рим. Двести лет назад фанатичка откусила мизинец на ноге святого. С тех пор саркофаг с прозрачной крышкой держат на высоком постаменте, и верующие допускаются к лицезрению мощей канонизированного Франциска Ксаверия единожды в десятилетие, последний раз — в 2004 году. Уже после смерти иезуита, в 1560 году, вместе с монахами-доминиканцами в Гоа пришла инквизиция, и этот край превратился в «Рим Востока» с епархиальной юрисдикцией от мыса Доброй Надежды до Китая и далее. Впрочем, одного Гоа португальцам было мало: они всеми силами пытались вытеснить «мавров», арабских купцов, значительно раньше закрепившихся на Западном побережье Индии. Начав с пиратских акций в море — захвата и поджога кораблей, португальцы перешли «на порты», захватив в XVI веке крепость Диу и порт Даман. Португальские колонии Гоа, Даман и Диу существовали до 1961 года, пока индийские войска не вошли в Гоа и не провозгласили ее слияние с остальной Индией, в 1947 году ставшей независимой. Тогда же эти места были объявлены «союзной территорией», управляемой из Дели. Гоа стал самостоятельным штатом в 1987 году, а Даман и Диу по-прежнему контролируются федеральной властью.