Рядом с лёвиками, держа в руках ветвь аканты, растения заморского, помогающего от многих скорбей, всегда находилась пышногрудая дева морская — сирена, имеющая от головы до чрева образ человечий, а ниже — рыбий.
Какими судьбами занесло эти заморские дивы сюда, на фронтоны и вереи крестьянских ворот и дверей российской глубинки? Только ли любовь ко всему сказочному, чудесному, дивному? А может быть, хотели поволжские мастера сказать этим узорочьем: из каких бы краев ни постучал в ворота странник, найдет он в этом доме тихий приют, как нашли его здесь чужеземные девы морские, заморские единороги и кентавры, ставшие «инрогами» и «китоврасами», да некогда грозные львы, обратившиеся у добрых людей в таких добрых лёвиков...
«Вот я пришел к тебе, владыка правды...
Я не творил неправды людям, не убивал своих ближних, не делал мерзостей... Я чист, я чист, я чист, я чист...»
(«Книга мертвых». Древнеегипетский папирус)
Войти в древнеегипетский храм Карнак было не просто. Храм считался неким подобием мира: колонны, словно окаменевшие деревья, поддерживали окрашенный в голубой цвет потолок с нарисованными золотыми звездами и птицами — небо. Шествия, направляющиеся в храм, пышные и многолюдные, неторопливо двигались через длинную аллею совершенно одинаковых каменных изваяний священных животных. Монотонность этой прелюдии «вхождения во храм» как бы заставляла идущих к своему божеству отречься от житейских треволнений и мирской суеты. И в конце этого пути перед людьми вставали две иссеченные рельефами, рассказывающими о жизни «верхнего мира», циклопические башни, перед которыми высились колоссы — огромные изваяния обожествленного царя. Здесь процессия останавливалась и совершались моления.
Вся архитектура входа вела человека так, что он не мог сразу, «из мира земного», шагнуть через порог, где обитает божество. И так было везде.
...Соборы средневековья, втиснутые в теснину узких улочек, прячут свои двери в глубине ряда уменьшающихся, как в перспективе, стрельчатых арок, которые словно сжимают то пространство, что на десятки метров отставило древнеегипетский храм от обыденной жизни человека. А в конце этого уже чисто символического пути человека останавливают кованые двери с изображениями «священных» сцен, открывающих основной смысл дома, что начинается за этим порогом. Недаром рельефы, во множестве украшающие двери романских и готических соборов, называли когда-то «евангелием для неграмотных».
...«Майтхуна» — в средневековой индийской эмблематике соединение пары животных, птиц, людей. Рельефы «майтхуны» первобытно откровенны, в них, фигурально говоря, нет многоточий между скульптурными фразами. И в большинстве своем сцены «майтхуны» можно видеть именно над входами в храмы.
Казалось бы, что может быть общего между сурово-аскетическим, непримиримым к человеческим слабостям убранством дверей европейского соборного средневековья и рельефами на воротах индийских святилищ — рельефами поистине непристойными с точки зрения христианской морали?
Мотив «майтхуны», как пишет известный советский исследователь культуры Индии А. Корецкая, «ведет свое происхождение от древнего культа плодородия. В этот жизненный мотив брахманы вкладывали мистический смысл, считая его выражением воссоединения двух божественных принципов: сущности жизни и природной энергии. По существующему поверью майтхуна приносит счастье...».
И здесь — то же стремление задержать входящего, чтобы смог он, прежде чем переступить порог, ведущий к «святая святых», услышать нечто очень важное, на чем, по представлению тех, кто строил храм, держится мир.
«Каждый, в знак овладения домом, вешал на дверях свой щит...» (Из хроники крестовых походов)
В западном портале Новгородской Софии врезаны массивные бронзовые врата с. рельефными изображениями на библейские темы. Эти рельефы свидетельствуют об отточенном мастерстве, но мастерстве несколько натуралистического толка, отличного от того, что присуще было древнерусским ваятелям. Да и латинские поясняющие надписи убеждают нас, что врата эти изготовлены были в Западной Европе. Как попали эти чужеземные врата в святая святых Новгорода, в Великую Софию, до конца не ясно. По-видимому, как военный трофей после разгрома шведской столицы Сигтуны в 1187 году. Но и Сигтуна, показали исследования, не родина этих дверей. Считается, что изготовлены они были в Магдебурге, а лишь затем при неизвестных пока обстоятельствах перекочевали в Швецию и только потом были «взяты на меч» новгородцами.