— Локоть к локтю... Но, кстати, Боб мог передать свои фунты людям, которые ожидали его на месте высадки?
Рюди замер на ступеньке лестницы, лицо у него побелело, глаза уставились в одну точку.
— Нет, — наконец пробормотал он, — они должны были его выбросить blind (1 Blind — вслепую (англ.).), без встречающего пикета. В сорок четвертом было известно, что иногда наши агенты просачивались в группы Сопротивления, и поэтому предпочтение отдавалось прыжкам blind, чтобы парашютисты не попадали в руки наших людей сразу на месте приземления.
Логический бред маньяка. Он думал о своем сокровище слишком долго, чтобы позволить себе усомниться в его существовании. До самой смерти он будет изобретать все новые и новые доводы, поддерживающие в нем эту веру.
— Входите, прошу вас.
— Кто это?
— Моя мать.
Дверь в кухню была полуоткрыта, и сквозь нее можно было видеть женщину, стиравшую белье в раковине под краном.
— Но вы же сказали, что она умерла?
Прыжок Рюди назад был столь неожидан, что даже не было времени как следует изумиться. Он едва успел сгрести его в охапку и швырнуть в комнату. Потом он захлопнул дверь и запер ее на засов.
Он никогда не задавал себе вопроса, была ли его мать красивой, до того как жизнь наложила на нее маску, ставшую ее лицом, и он не знал, что ненависть может породить красоту. Прекрасная и внушающая ужас в своем порыве ненависти, она надвигалась на них с высоко поднятой головой, с прищуренными глазами, руки по локоть в перчатках из мыльной пены. Она остановилась перед Рюди и сказала приглушенным голосом, почти шепотом:
— Это он приходил сюда утром восемнадцатого февраля за твоим отцом, и это он заставил меня сказать, куда ушел отец.
— Он тебя бил?
— Он до меня не дотронулся. Он вынул револьвер и приставил его дуло ко лбу Шарля, который спал, и он пригрозил мне, что убьет его на моих глазах, если я не скажу. Я знала все встречи, на которые должен был отправиться отец, он не имел права ничего записывать и был так утомлен, что ему изменяла память. Я сказала, что он завтракает в «Ля Куполь». Твой отец заставил меня поклясться, что я не произнесу ни слова даже под пыткой, но мы не подумали о Шарле. Я уверена, что он поддался им, потому что я поддалась первой. Мы никогда об этом не говорили, но я знаю, что он сам дал себя убить, чтобы не думать о моем и споем позоре.
Самым поразительным — после стольких криков, сцен и драм — было ее абсолютное спокойствие, то, как она владела собой и своим голосом. Она сделала еще несколько шагов, и Рюди пятился, отступая, пока не оказался притиснутым к стене — глаза вытаращены, как у ночной птицы, застигнутой рассветом, — прижат к перегородке, как те чучела сов, которых он видел в деревне на дверях овинов. Тогда она подняла обе руки, зажала пальцами щеки мужчины и жестом, которым рвут старую тряпку, врезала в серую кожу десять глубоких борозд: кровь причудливо смешалась с хлопьями пены. Рюди даже не пытался защищаться, но когда он увидел, как ногти поднимаются к его глазам, он заорал во все горло:
— Остановитесь! Выслушайте меня! Вы не знаете правды!
Она опустила руки, и они повисли вдоль туловища.
— Он ничего не сказал. Накануне ареста он заплатил за квартиру, которая им служила центральной явкой, и машинально сунул в карман квитанцию, вместо того чтобы ее выбросить. Ему нельзя поставить это в вину, поймите, это был совершенно измотанный человек. Я нашел квитанцию с адресом, когда обыскивал его на авеню Анри-Мартен.
Теперь наступил черед его матери отшатнуться с лицом, окаменевшим от недоумения.
— Я вам не верю. Мой отец не подставлял бы себя нарочно под пули в Эльзасе, чтобы искупить всего лишь опрометчивый поступок.
— Но он не знал, что была найдена квитанция. Никто этого не знал. Было выгоднее заставить людей из «Марса» поверить в предательство, чтобы их деморализовать. И разумеется, вашему отцу тоже ничего не говорили о квитанции, потому что в тюрьме он мог общаться с другими заключенными. Вероятно, в конце концов ему бы сказали, но так как он бежал...
— У него было время в тюрьме подумать о квитанции.
— Я повторяю вам, это был совершенно измотанный человек. Едва его привезли на авеню Анри-Мартен, как он тут же уснул на стуле. Даже после побега он не смог ничего вспомнить.
Твердая уверенность в том, что ты никого не предал, и невозможность доказать это вдовам расстрелянных, товарищам, которые вернутся из лагерей. Дилемма нашла свое решение на эльзасском шоссе.
— Почему Рихтер мне ничего не сказал?
— Может быть, он забыл. А может быть, он побоялся, не обвините ли вы его в том, что он убил вашего отца своим молчанием.