А Вееборн, заходя к нам, спрашивал у хозяйки: «Капитан дома?..»
...В Северной Эстонии крестьянин, говоря о своем участке, обычно называл не только его величину, но и показывал толщину почвы. Показывал, понятно, на пальцах, располагая большой и указательный почти параллельно друг другу. Сделайте это, и вы наглядно убедитесь, как тонок слой этой почвы. Прямо под почвой начинается известняк, камень красивый для строительства (из него построены почти все здания старого Таллина), но ничего не родящий. Да и почва, весь слой-то которой умещается между двумя пальцами, почти сплошь пронизана чешуйками известняка. На этой скудной землице эстонские крестьяне выращивали картофель, которым не только себя обеспечивали, но часть продавали на экспорт. Сорт «Йыгева коллане» хорошо знали в Англии. А все же сколько потов ни проливай в эту землю, всех ею не прокормить. Хорошо, рядом море. По побережью деревни сплошь были рыбацкие, как Раннакиви. Прибрежные жители и островитяне — с Сарема, с Хиума, с Муху, с десятков меньших островов были рыбаками и крестьянами. Больше все же рыбаками. Да и те, кто кормился скорее от земли, чем от моря, тоже обязательно держали в хозяйстве лодку и сети — какое-никакое, а подспорье. Такие в море ходили в одиночку, и улов у них бывал невелик. Настоящие рыбаки предпочитали работать артелью. Наверное, потому, что с морем бороться в одиночку гораздо труднее, чем с клочком земли, как бы ни был тощ и тонок слой почвы на нем.
В Раннакиви рыбаками были поголовно все. Ловили кильку, салаку, угря, морского окуня. Килька и салака — самая эстонская рыба. Кстати, названия обеих рыбок перекочевали в русский язык из эстонского.
...Ханс Лехтла вышел впервые в море в четырнадцать лет. До того он, как и другие раннакивиские мальчишки, ловил удочкой, учился вязать сети, сумел бы разделать рыбу, представлял себе повадки рыбьих косяков. Но в четырнадцать он вышел в море как настоящий рыбак на баркасе, которым командовал его отец. Дело-то было простенькое — выбрать улов из расставленных накануне сетей, и берег все время был на горизонте, ни разу не скрывшись, и погода была как по заказу, а вернувшись к вечеру домой, как сел Ханс на кухне в уголке сапоги снять — так и заснул, взявшись обеими руками за голенище высокого — выше колена — сапога.
Мать хотела его, сонного, разуть, но отец не позволил: рыбак должен уметь позаботиться о себе сам. Разувался Ханс, проснувшись ночью. Только глаза закрыл снова, как отец растолкал его: пора в море. Задремал было в море, и тут же получил хороший удар в лоб рукояткой весла. Из глаз искры, а тут отец:
— Са, куради поэг (чертов сын), нашел где спать!
Воспитательные методы у отца были суровые, да разве можно иначе вырастить человека, чтоб он не боялся работы в море?!
В восемнадцать Ханс мог после целого дня в море спокойно бежать в Народный дом на танцы и вернуться домой к рассвету. Пару часов подремлешь — и опять в море.
— Однажды нашего раннакивиского парня в Народном доме спросили, почему он все за стенку держится, боится на середину выйти. А он и говорит: боязно, мол, больно пол ровный и не шатается.
Говоря, Ханс ни на мгновение не прекращает работу: раз — и рыбка занимает свое место на брезенте, два — новая рыбка в руке. Кисть его правой руки на вид неподвижна, а нож как бы сам ходит в ней по сложной кривой.
— Ты знаешь, зачем у нас у всех качалки стоят? Качаешься в ней, как в море. Сам себе шторм делаешь. Ну а самое большое удовольствие — это когда раскачаешься вдоволь, а старуха тебя внезапно водой из ведра окатит. Только вода должна быть морской, от колодезной себя чувствуешь как мокрая курица. А от морской отряхнешься и крикнешь своей старухе: «А ну еще разок!»
...В двадцать два он ушел из дому и нанялся на корабль матросом. В прежние времена многие парни из Раннакиви поступали так же. Повидав свет и поднакопив деньжат, они возвращались домой, приобретали баркас (иногда даже с мотором) и капи-танили — начинали самостоятельно рыбачить. Хансу не повезло — в первом же рейсе он повредил ногу и был списан на берег. От вынужденного сидения на берегу освоил Ханс нынешнюю свою профессию: мастер по рыболовным снастям.
— Приехал как-то наш раннакивиский парень в город. Попал в компанию. За столом стали все рассказывать, кто где бывал. Этот и в Таллине, и в Тарту, и в Выру, и в Тырве; тот — в Килимги-Нымме да в Рынгу, третий вообще чуть до Риги не добрался. Наш сидит слушает, даже рот раскрыл. Те его и спрашивают, ну, мол, а ты-то что-нибудь видел, был где? А наш знай отмахивается: «Куда мне до вас! Вы вон все сколько повидали, а я только и был, что в Канаде да в Бразилии...»