— Значит, все-таки думаешь домой возвращаться?
— Вот железная дорога до Уренгоя дойдет, там видно будет...
Юрий Козлов
Инуит — значит люди
Это было в Монреале, на пляс Бонавенчер, в городском центре искусств. В нижних этажах небоскребов, окружающих площадь 20—30-этажным частоколом, устраивают выставки канадские художники. Очутившись однажды в утренние часы на пляс Бонавенчер, я решил пройтись по одному из залов. Посетителей там еще не было, и я обрадовался случаю без спешки и суеты рассмотреть работы. На щитах, затянутых светло-серой рогожкой, было развешано более сотни полотен. Суровые зимние пейзажи. Серые сумерки арктического дня. Скупая игра красок весенней тундры. Скованные льдами озера. Буйство северного сияния. Иглу, над которыми колеблются в морозном воздухе струйки дыма... Смуглые дети, резвящиеся на снегу, мужчины с добродушным прищуром зорких охотничьих глаз, искусные резчики по мыльному камню и моржовой кости. Женщины в парках, стряпающие на костре. Охотники, рыбаки и их добыча; старики, рассказывающие давние предания внукам.
Рассматривая полотна, я, словно идя за художником, проникал в мельчайшие детали эскимосского быта, поражался функциональной красоте одежды, орудий охоты и труда. И с первой до последней картины ощутимо лилась на зрителя глубочайшая симпатия живописца к обитателям снегов Канадской Арктики.
— И каково же ваше впечатление?.. — раздался голос.
Я обернулся. Преклонных лет мужчина — светлые голубые глаза, узкое лицо, крупный нос, характерный, с глубокой ямочкой, подбородок. Рыжеватые, с обильной проседью волосы спадают на ворот свободной бархатной блузы. Белая рубашка с мягким отложным воротничком, черный шелковый бант, небрежно, но с артистизмом завязанный, — ну просто хрестоматийный портрет маэстро...
— Рад познакомиться. Марио фон Брентани, — представился он.
После первых фраз, какие всегда неизбежны при знакомстве с автором только что прочитанной книги или увиденной картины, я спросил:
— Вы монреалец, живете за многие тысячи километров от эскимосских поселений, а избрали для своих сюжетов, в сущности, одну тему — жизнь обитателей крайнего севера. Почему?
— Увлечение Арктикой, эскимосами пришло от сына, — улыбнулся Брентани. — Еще студентом-филологом он увлекся аборигенами северной Канады. И когда университет был окончен, он решил махнуть на край света — в самый северный поселок Сакс Харбор. Там только что открылась школа и требовался человек, чтобы вести ее. Писем от него мы с женой ждали с нетерпением. И знаете, он так удивительно сочно и образно рассказывал о людях, которые его окружают, что я заочно влюбился в этот дальний уголок. Поездка к сыну превзошла все мои ожидания. С тех пор я бываю там, когда только могу. Ну а результаты — они перед вами.
Картины Марио фон Брентани были лишь первой искрой. К ней добавилась и другая — встреча с известным канадским писателем Фарли Моуэтом (1 В нашем журнале публиковались главы из книг Ф. Моуэта «Отчаявшийся народ», «Я жил среди волков», «Люди оленного края» и очерк «В снегах Зеленого мыса» о поездке Ф. Моуэта на север СССР.).
Этот улыбчивый, заросший густым волосом человек, из-за чего трудно сначала определить его возраст, встретил нас на пороге своего старинного дома. Около его ног напрягся в ожидании команды лохматый ньюфаундленд. Голос Большого Друга был мягок, доброжелателен и ровен, и Альберт, верный пес, вежливо махнув хвостом, уходит к крыльцу, лениво плюхается у ступенек и, словно улыбаясь, вываливает розовый влажный язык.
Не желая расставаться с осенним солнцем, мы прогуливаемся по шуршащей гальке, разглядываем свинцовые просторы самого большого внутреннего канадского «моря» Онтарио. Чуть в стороне от дома причал, где среди разнокалиберных яхт, моторных катеров пришвартована и небольшая шхуна Фарли Моуэта. Ее владелец с хрипотцой рассказывает о своих путешествиях; веселых, а порой и трагических происшествиях, чуть не стоивших ему жизни. Но, даже рассказывая о встретившейся на его пути смертельной опасности, он облекает поистине драматические ситуации, пережитые им, в милую юмористическую форму.
Конечно же, разговор касается канадского севера. И тут Фарли демонстрирует свои глубокие знания, идущие от большой любви к оленному краю, к его людям. Он долго прожил среди небольшого эскимосского племени ихалмютов. Даже сейчас, рассказывая, он в ярости стискивал зубы, вспоминая, как медленно угасало и таяло племя. В том был повинен — и Фарли не раз подчеркивал это — белый человек. Он вынудил ихалмютов забросить их традиционное занятие — охоту на оленя-карибу, и заняться ловлей песцов. А когда из-за падения цен интерес меховщиков к шкуркам пропал, племя оказалось на грани голодной смерти.
Время, проведенное Фарли Моуэтом бок о бок с ихалмютами, спрессовалось у него в книгу «Люди оленного края». Беспощадная правда о жизни этого племени, о невыносимых страданиях, пережитых по вине «носителей цивилизации» горсткой северных людей, вызвала столь горячий и мощный отклик по всей стране, что правительство Канады, опасаясь назревающего скандала, решило предпринять экстренные меры по оказанию помощи ихалмютам.
В доме Фарли Моуэта собрана огромная коллекция предметов, которыми пользуются эскимосы в повседневном быту: здесь орудия труда, охоты, рыбной ловли. Есть тут и мужские и женские меховые парки, и обувь, и головные уборы... Всего не перечесть. На шкафах, стенах гнездились не только эскимосская утварь, но и предметы обихода индейцев, живущих в районе крайнего канадского севера.
Фарли отпил кофе из кружки, больше похожей на кувшин:
— Люди, наиболее приспособленные к жизни в самых суровых условиях арктического севера, — это эскимосы. Мы неправильно их называем. Эскимос — это индейское название, которое переводится как «человек, питающийся сырой рыбой». Сами себя они называют инуит. Познакомились вы с ними? — хитро щурясь, спросил Фарли. — Пока еще нет? Советую обязательно найти такую возможность. Они удивительные парни.
Фарли с увлечением рассказывал, как еще две тысячи лет назад предки нынешних инуитов занимали самые северные районы — от Аляски до восточного побережья Гренландии.
— Возможно, — говорил Фарли, — эти люди пришли из Азии. Их предки занимали все районы полярной тундры, затем расселились на юге побережья Лабрадора, вокруг северного берега залива Св. Лаврентия и ниже западного берега Ньюфаундленда, в районе, который подходит к проливу Кабота. Некоторые из них-кто был посмелее, пересекли пролив и оказались на территории, которая сейчас стала составной частью провинции Нова Скотия. Большинство из них кормилось морем, некоторые остались жить в глубинах материка: на побережье Унгава, Киватин, где в былые времена был мощный ледник. Я был в тех местах. Льды округлили вершины, снесли мягкие пласты почвы и рассыпали повсюду большие и малые валуны. Это кладбище древней горной страны, где скалы погребены под толстым слоем глины, песка и гальки, из-под которых торчат лысые макушки.
Нет в этих суровых местах ни одного места, где бы не жили эскимосы. Ну, может быть, их нет на скалистых маленьких островках, брошенных на самый край арктического архипелага. Но там нет ничего путного, кроме лишайников, выдерживающих фантастические морозы. Лет двести тому назад, когда мой далекий шотландский предок впервые появился в Канаде, число эскимосов составляло приблизительно 50 тысяч человек. Это много, если учесть, что их дом — крайний север.