Фолкнер, огорченный, направился к выходу.
— Да, кстати, — бросил ему вслед Уоррен, — забыл сказать: я рад, что вы вернулись.
Утром к нему первым явился капеллан.
— Мне надо переговорить с вами на предмет заупокойной службы по нашему дорогому усопшему товарищу.
— По кому это? — спросил Уоррен, натягивая ботинок.
— Ну, конечно же по доктору Моргану!
— Ах, да! Верно, его надо похоронить.
— Я в полном недоумении: имелись ли у доктора религиозные убеждения?
— Весьма сомневаюсь, — ответил Уоррен. — На вашем месте я бы упростил службу до минимума.
— Именно так и поступлю, — согласился капеллан.
— Садитесь, Барнс, — предложил Уоррен. — Если Господь не сотворит чуда, через два месяца мы вес будем покойниками.
— Сэр, вы шутите?
— Вовсе нет. Вакцина непригодна к употреблению. Когда Морган надумал ее проверить, известить корабль было слишком поздно. Потому-то он и покончил с собой.
Говоря это, Уоррен вглядывался в лицо капеллана, но тот даже не вздрогнул.
Основательно покопавшись в папке с отчетами их предшественников, Уоррен нашел отчет психолога, принимавшего участие в третьей экспедиции на Ландро.
— Бред, — произнес он, бросив бумаги.
— Я мог бы сказать тебе об этом, даже не читая, — заявил зашедший к командиру Буян. — Нет ничего такого, что хоть один сопливый молокосос мог бы рассказать бывалому ветерану вроде меня.
— Тут говорится, — продолжил Уоррен, — что у туземцев Ландро сильно развито чувство собственного достоинства, что оно очень тонко настроено — именно так он и выразился. У них тщательно разработанный кодекс чести в отношениях между собой. У них есть система взаимоотношений, соответствующая этикету, хотя и на довольно примитивном уровне. Как у нас насчет контакта с туземцами? — спросил Уоррен Буяна.
— Какой контакт, ежели их не сыщешь днем с огнем? Когда они не нужны — их тут, как грязи, а как понадобились — ни слуху, ни духу!
— Будто знают, что нужны нам.
— Да откуда ж им знать?
— Понятия не имею, — пожал плечами Уоррен. — Просто ощущение такое.
— Ладно, я пошел, — сказал Буян.
«Надежды, конечно, никакой, — думал Уоррен. — Мне следовало знать об этом с самого начала, но я все же отодвинул эту мысль, загородил ее болтовней о чудесах и надеждами на хранящийся у туземцев ответ».
... Первым занемог Коллинз. Умирал он тяжко, как и все жертвы специфического вируса планеты Ландро. А незадолго до его смерти слег Пибоди: его мучила предшествующая болезни разрывающая голову тупая боль. А потом болезнь начала просто косить людей направо и налево.
Помочь им было нечем. Время превратилось в какую-то химеру, счет дням был утрачен.
На рассвете в палатку Уоррена пришел Буян.
— Я тут засек одного старика, — начал он с порога, — когда он выскользнул из палатки Фолкнера. Хотел словить, но он оказался такой прыткий.
— Из палатки Фолкнера?
— Точно. Человек еще не помер, а они уже вынюхивают. По-моему, дикарь ничего не стянул. Фолкнер спал. Этот его даже не разбудил.
— Спал? Ты уверен? Он не был в коме и не умер?
— Да что я, живого человека от покойника не отличу? — огрызнулся Буян.
Буяна Уоррен отыскал поутру — тот скорчился возле холодной как лед плиты, а рядом валялось пустое ведро от самогона. Поначалу Уоррен думал, что кок просто пьян до бесчувствия, но потом разглядел симптомы болезни.
Вместе с капелланом они похоронили его.
— И все же любопытное дело с этим юным Фолкнером, — сказал капеллан.
— Вчера вы сказали, что ему чуть получше. Вам это не померещилось?
— Я заглядывал к нему — температура упала, он пришел в себя.
И они уставились друг на друга, стараясь скрыть проблеск надежды, вдруг засветившийся у обоих в глазах.
Состояние Фолкнера с каждым днем улучшалось, и через три дня он смог самостоятельно сесть, а через шесть — ходить.
Теперь их осталось трое — трое из двадцати шести.
— Да нет во мне ничего особенного, — в который раз оправдывался Фолкнер. — Я ничем не отличаюсь от остальных.
— Вы побороли вирус. — Должно же быть этому какое-то объяснение! — настаивал Уоррен.
— Но вы двое даже не заразились! — возразил Фолкнер. — Этому тоже должно быть какое-то объяснение.
— Это еще не известно, — негромко заметил капеллан.
— Давайте-ка, Фолкнер, вспомните тот момент, когда вы заблудились, — сердито произнес Уоррен.
— Да мы проходили это уже сто раз!
— Ну, еще разок. Итак, вы стояли на тропе и тут услышали приближающиеся шаги.
— Да не шаги, а звуки, — заметил Фолкнер.
— Они вас напугали?
— Да.
— Вы думали о туземцах все время?
— Верно, — согласился Фолкнер.
— А потом?
— Я увидел одного старика. Шерсть у него была совсем седой, а лицо пересекал шрам.
— И вы не испугались?
— Ну, конечно, испугался, но не так сильно, как ожидал.
— И убили бы его, если б могли?
— Нет. Убивать его я бы не стал.
— Даже ради спасения собственной жизни?
— Да, разумеется. Но я не думал об этом. Просто... ну, я просто не хотел с ним путаться, вот и все.
— А вы бы узнали его, если встретились снова?
— Я узнал его... — смутившись, Фолкнер умолк на полуслове. — Минуточку...
Он потер лоб ладонью, и вдруг глаза его расширились.
— Я видел его еще раз! Я узнал его. Тот самый.
— Итак, вы снова его видели. Когда?
— В палатке, когда лежал больной. Мне показалось, что старик протянул руки — скорее, даже лапы и коснулся моей головы с двух сторон, по бокам.
— Коснулся? По-настоящему, физически коснулся вас?
— Легонько. Очень ласково и только на мгновение. А потом я уснул.
— Вернемся к тропе, — с беспокойством заметил Уоррен. — Вы увидели туземца...
— Да мы уже разбирали это, — с горечью воскликнул Фолкнер.
— Давайте, давайте еще раз, — попросил Уоррен. — Вы говорите, что туземец прошел совсем близко от вас. То есть вы говорите, что он уступил вам дорогу и обошел кругом...
— Нет, — возразил Фолкнер, — вовсе я этого не говорил. Это я уступил ему дорогу.
— Мистер Варне, — заявил Уоррен, — дело в наложении рук. Лежащий на койке человек перекатил голову по подушке, обратив к Уоррену бескровное лицо.
— Да, наверное.
Люди никогда не принимали туземцев всерьез, не обращали на них внимания.
— Учтивость, — сказал Уоррен, — вот в чем разгадка. В учтивости и возложении рук.
Он вышел из палатки.
— Как он? — поинтересовался тот.
— Как остальные, — качнул головой Уоррен.
— Значит, нас осталось двое, — констатировал Фолкнер. — Двое из двадцати шести.
— Нет, — поправил его Уоррен, — только один. Вы.
— Но, сэр, вы совершенно... Уоррен отрицательно покачал головой.
— У меня болит голова. Начинает прошибать испарина. Колени подгибаются.
Он ухватился за клапан палатки, чтобы не горбиться, и закончил:
— У меня ни малейшего шанса. Я никому не уступал
дороги.
Клиффорд.Д.Саймак.
Перевел с английского Александр Филонов
Исторический розыск: Я русской крови не пролью...
Нашему соотечественнику, попавшему на православное кладбище в Хельсинки, приходится удивляться, почему жизни стольких офицеров Российского флота оборвались здесь в первые дни марта 1917 года...
Журнал «Вокруг света», рассказывая об обстоятельствах их гибели в начале Февральской революции, продолжает работу по увековечению памяти русских моряков, погибших на чужбине.
В стихотворении Пушкина «19 октября» — гимне лицейской дружбе — есть пронзительная строфа, посвященная Николаю Корсакову, умершему и похороненному в Италии. Поэта печалит, что
.................. дружеский резец
Не начертал над русскою могилой