Так, на профессора университета с едкими шутками «напал» громоздкий Вагги и высыпал за шиворот несколько килограммов конфетти. Профессор мог только предположить, что это был один из его студентов. Маленькие базельцы — участники карнавала простодушны и щедры. Они раздают из повозок сладости всем без разбора.
Особенно фантастичны карнавальные вечера и ночи, когда из всех переулков, методично маршируя, надвигаются клики, играющие на флейтах, группки по восемь-десять, а иногда по два-три человека. Пути их сходятся и расходятся, мелодии скрещиваются в настоящую какофонию и разбегаются вновь, чтобы через пару метров пересечься с новой мелодией.
Марши начинаешь узнавать, они прилипают к ушам, и шаг твой становится размеренным, ты сливаешься с атмосферой праздника и перестаешь задумываться, как, по сути дела, странны базельцы, с какой серьезностью сделавшие игру принадлежностью своей жизни.
Весь город за месяцы до карнавала в парках и скверах упражняется на флейтах, чтобы потом три дня, облачившись в костюмы с головы до пят, маршировать в рядах своей клики и волновать воображение толпы.
Немецкий журнал «Шпигель» писал несколько лет назад про базельский карнавал: «Этот сумасшедший взрыв юмора не имеет ничего общего с назойливо-пьяным духом рейнских карнавалов и ничего с раскрепощенностью мюнхенских гуляний. Фаснахт в Базеле отражает нечто большее: призрачность и ритуальность, протестантскую трезвость и аллеманскую (аллеманы — древнегерманское племя, заселявшее самую западную часть Германии и Швейцарю) архисерьезность жизни. С едкими шутками и горьковатой самоиронией демонстрируют базельцы противоречивую суть их маленького городка и самих себя: открытость и замкнутость, надежду и разочарованность, меланхолию и жизнерадостность, дисциплину и анархию».
Боевой дух Базельского карнавала, хождение в строю под военные марши — не что иное, как патриотизм горожан, которому они три дня в году в полной мере дают выплеснуться на волю. Кстати, в других кантонах Швейцарии фаснахт проходит иначе и в иные сроки.
Например, Тессине — сразу после Рождества, в некоторых кантонах 6 января, в других — в воскресенье перед постом.
Культура нации во многом определяется тем, как люди отдыхают. Можно потратить кругленькую сумму денег, чтобы приехать на знаменитый карнавал, и не получить никакой радости.
«Еда невкусная, сыр пахнет, юмор — глупый, маски — кич, шум, грохот три дня, а мимоз и леденцов и у нас хватает». Вполне узнаваема в толпе категория наших сограждан. Надменные лица и неизменные кожаные куртки не вписываются в бесхитростное веселье.
Но если ты любопытен, обладаешь фантазией и умеешь поступиться своими амбициями, то постучи скромно в дверь базельского карнавала, тебе непременно откроют, и ты увидишь свет былых времен, струящийся из-под масок, почувствуешь запах прошлого — некую смесь гвоздики и муската.
Ты позавидуешь хорошей завистью базельцу, твердо убежденному в возвращении праздника через год и готовому вновь и вновь разучивать мелодии для флейты. И когда ровно в четыре часа утра в четверг угомонятся Монастырская, Рыночная и Босяцкая площади, Рыбный рынок, когда опустеют мосты над Рейном, постепенно затихнут еще устланные конфетти переулки — тогда заснут и базельцы, чтобы утром приступить к привычной жизни в своей маленькой стране с голубыми озерами и белыми горами.
Наталья Чиркова | Фото Дмитрия Шольца
Дело вкуса: Фондю — еда зимняя...
Что это так, я заподозрил еще в Шато д`Е, живописном альпийском городке, известном тем, что здесь проводятся гонки на воздушных шарах. Монгольфьеры элегантно лавируют между горными пиками, ловя изменчивые потоки воздуха.
Наши хозяева из Швейцарской туристической корпорации запланировали здесь привал на довольно длинном пути в Монтрё из разместившегося между двух озер — что подтверждает его название — Интерлакена.
Аппетит, который мы нагуляли за время пути в бодрящем горном воздухе, стал еще ощутимей, когда мы вошли в специальный «сырный» ресторан. Аромат, как тут же выяснилось, исходил из огромного очага, где в гигантском медном чане происходило рождение сыра.
Процесс это длительный, и при нас немолодой сыровар в белой шапочке по имени Пьер степенно размешивал светло-желтое варево специальной ложкой с длинной ручкой. Затем он с достоинством удалился, и его место занял веселый мальчуган, явно дававший понять, что без него настоящего сыра все равно не сварить.
Когда мы расположились за длинными деревянными некрашеными столами, аппетит достиг своего апогея. Перед каждым были положены толстые ломти хлеба и странноватые двузубые вилочки с длиннющей ручкой. И тут душистый сырный аромат окутал нас.
На столе появилось несколько сооружений, каждое из которых издали, наверное, можно было бы принять за ветхозаветную керосинку. Широкая и вместительная керамическая кастрюля с ручкой возвышалась на высокой металлоконструкции, в чреве которой таилась зажженная спиртовка, не позволявшая желтой массе в кастрюле хоть на йоту отступать от состояния раскаленности.
Первые кусочки хлеба, отломленные и насаженные на спецвилки, были опущены в сырную массу. Затем над кастрюлей следовало сделать несколько оборотов вилкой, дабы густые горячие капли не плюхнулись на стол или, не дай Бог, на руку соседа: каждая кастрюля рассчитана на нескольких едоков. Думаю, что вкус этого всестороннего бутерброда мог бы расположить к себе даже ярого любителя колбасных изделий, испытывающего стойкое отвращение к сыру.
Я заметил, что кое-кто скептически оценивал объем содержимого не такой уж и вместительной кастрюли. И оказался, как и все новички общества поклонников фондю, не прав. Еще кусочек, еще один, опущенный поглубже в булькающую гущу, и... все, баста, так сказать. Не помогают и пара бокалов легкого белого местного вина.
Организм удовлетворен, равно как и любопытство от знакомства с самым швейцарским блюдом швейцарской кухни.
Уже спускаясь в лавку сырных сувениров, на лестнице я сталкиваюсь с Пьером. Пользуюсь случаем, чтобы практическое знакомство с фондю дополнить теоретическими познаниями.
Выясняется, что, по преданию, блюдо с французским названием, означающим «плавленое», «расплавленное», родилось вполне естественным порядком в домах не слишком состоятельных и весьма рачительных крестьян.
Недоеденные остатки сыра они плавили в кастрюле, котелке или чане над огнем. Объяснение логичное и не противоречащее национальному характеру.
— А как насчет рецепта фондю? Не секрет? — осторожно осведомился я.
— Не секрет, конечно. Да только их столько... В одном месте кладут поровну грюйерского и эмментальского сыра, в другом — последний заменяют фрибургским, в третьем — смешивают несколько сортов грюйерского, но разного возраста... Могу предложить, к примеру, такой рецепт.
Нарезать подсохший или подсушенный хлеб кубиками и сложить в хлебницу. Затем натереть по 200 граммов грюйерского и эмментальского сыра и нарезать кусочками столько же фрибургского. Высыпать весь сыр в керамическую или эмалированную кастрюлю, куда добавить один зубок чеснока, туда же влить 300 граммов сухого белого вина, сок одного лимона, немного натертого мускатного ореха. Потом смешайте пару чайных ложек кукурузного крахмала со стаканчиком вишневой наливки и тоже туда. Помешивая, доведите до кипения и оставьте томиться на маленьком огне минуты на три-четыре. А перед тем, как на спиртовке подать на стол, сдобрите черным перчиком...
Записали? Кстати, запивать фондю хорошо вином или чем-то покрепче. Холодным пивом и тем более минеральной водой — не советую, это осложнит вашу жизнь в течение последующих нескольких часов.