Может, тот маленький человек по фамилии Кох выпил лишку, может, хорошо провел день в конторе, но на сей раз, когда Мартинс позвонил в дверь, он оказался дружелюбным и разговорчивым. К тому же он только что пообедал, и на усах его виднелись крошки.
— А, я вас помню. Вы друг герра Лайма.
Кох пригласил Мартинса в квартиру и представил располневшей супруге, которая, видать по всему, боготворила своего мужа.
— Ах, в старое время я угостила бы вас кофе, но теперь...
Мартинс протянул им раскрытый портсигар, и атмосфера стала намного сердечнее.
— Вчера я был несколько резковат,— сказал Кох.— У меня слегка разыгралась мигрень. Жена куда-то ушла, поэтому дверь пришлось открывать самому.
— Вы сказали, что видели, как произошел тот несчастный случай?
Кох переглянулся с женой.
— Дознание окончено, Ильза. Опасаться нечего. Я знаю, что говорю. Этот джентльмен — друг. Да, я видел, а вернее, слышал... Но никто, кроме вас, об этом не знает. Раздался визг тормозов, я подошел к окну и успел только увидеть, как тело вносили в дом.
— А показаний вы не давали?
— В такие дела лучше не вмешиваться. Отлучаться со службы мне нельзя: у нас не хватает сотрудников... И, собственно говоря, я не видел...
— Но вчера вы рассказывали, как все произошло.
— Так описывалось в газетах.
— Мучился он сильно?
— Герр Лайм был мертв. Я смотрел вот из этого окна и видел его лицо. Мне с первого взгляда всегда ясно, мертв человек или нет. Это в определенном смысле моя работа. Я служу управляющим в морге.
— Но другие говорят, что он скончался не сразу.
— Видимо, они не так знакомы со смертью, как я.
— Правда, когда прибыл врач, он был мертв. Я разговаривал с врачом.
— Герр Лайм скончался мгновенно. Можете поверить знающему человеку.
— Я думаю, герр Кох, вам следовало бы дать показания.
— Нужно помнить и о себе, герр Мартинс. Давать показаний не стал еще кое-кто.
— То есть как?
— Вашего друга вносили в дом трое.
— Я знаю — двое друзей и водитель.
— Водитель оставался в машине. Он был сам не свой, бедняга.
— Трое...— Казалось, что, водя пальцами по голой стене, Мартинс обнаружил пусть даже не трещину, но, по крайней мере, шероховатость, не сглаженную заботливыми строителями.— Вы можете описать их?
Но Кох не привык приглядываться к живым. Взгляд его привлек лишь человек в парике, остальные были просто обычные люди, не рослые, не низкие, не толстые, не тощие. Видел он их с большой высоты, склоненными над своей ношей: они не смотрели вверх, а он быстро отвернулся и закрыл окно, сразу поняв, что не стоит попадаться на глаза.
— Собственно говоря, герр Мартинс, показывать мне было нечего.
Нечего, думал Мартинс, нечего! Он уже не сомневался, что совершено убийство. Иначе зачем же скрывать время смерти? Два единственных друга Гарри в Вене хотели успокоить его денежными подачками и билетом на самолет. А третий? Кто он?
— Вы видели, как выходил герр Лайм?
— Нет.
— Слышали вскрик?
— Только визг тормозов, герр Мартинс.
Мартинс подумал, что ничем, кроме слов герра Коха не подтверждается, что Гарри был убит именно в тот миг. Медицинское свидетельство имелось, но время смерти в нем указывалось с точностью до получаса, и доверия оно внушало не больше, чем слова доктора Винклера: опрятного, сдержанного человека, хрустящего рубашкой среди распятий.
— Герр Мартинс, мне только что пришло в голову — вы остаетесь в Вене?
— Да.
— Если вам нужно пристанище, то договоритесь с властями и занимайте квартиру герра Лайма. Это реквизированная собственность.
— Ключи у кого?
— У меня.
Кох повел Мартинса в квартиру, принадлежавшую Лайму. В темном маленьком коридоре все еще пахло дымом турецких сигарет, которые всегда курил Гарри. Казалось странным, что этот запах держится в складках штор так долго после того, как сам человек стал мертвечиной, прахом, пищей для червей.
Гостиная выглядела нежилой. Мартинсу показалось, что даже слишком нежилой. Стулья стояли у стен, на столе, за которым Гарри, очевидно, писал, не было ни пыли, ни бумаг. Паркет блестел как зеркало. Кох отворил одну из дверей и показал спальню: кровать была аккуратно застелена свежим бельем. В ванной не было хотя бы даже использованного лезвия, говорящего о том, что несколько дней назад эту квартиру занимал живой человек.
— Видите,— сказал Кох,— квартира вполне подготовлена для нового жильца. Ильза все убрала.
Да, квартира была убрана на совесть. После умершего должен оставаться какой-то мусор. Человек не может внезапно отправиться в самое долгое из путешествий, не оставив неоплаченного счета, неотправленного письма или фотографии девушки.