По ее рассказам я узнал, что в деревню несколько раз за месяц наведывались вооруженные всадники из столицы и требовали прислать в город зерно. Крестьяне отправили пару телег, нагруженных доверху, но большую часть урожая закопали в землю, справедливо полагая, что если у них заберут все, то в деревне не окажется никого, кто сможет встретить следующий сезон дождей.
— О том, где спрятано зерно, не знает никто, кроме моего отца и нескольких доверенных членов общины, — сказала мне Нандини, не скрывая, что гордится своим отцом. А у меня сердце сжалось от тревоги.
В последние дни я старался не заходить в деревню, наивно полагая, что беда, приближение которой я ощущал так же явственно, как стук копыт лошадей спешащих всадников, минет меня. Велико же было мое удивление, когда однажды на закате дня в мою ветхую хижину пришел Сомасундарам. Он выпил воды, которую я собрал из медленно сочившего влагу источника, и уселся на сухую траву прямо перед входом в мое жилье. Я ждал, что он скажет, опасаясь, что разговор пойдет о нас с Нандини, но старейшину беспокоили совсем другие мысли:
— Если засуха не прекратится в ближайшие дни, всадники раджи не уедут, не разграбив деревни, — сказал Сомасундарам.
— Мы много трудились в этом году, но судьба повернулась против нас и не в наших силах ее изменить. Жизнь деревни повисла на тонкой нити дождя, но мы не можем повелевать небесами... Это, я слышал, доступно только дваждырожденным... — Сомасундарам, повернувшись, посмотрел мне в глаза. — Ты — дваждырожденный. Поделись тайной, открой священные Заклинания... Нам надо знать...
Я почувствовал, как кровь прилила к моему лицу — если бы я знал хоть одну тайну, то обязательно рассказал бы.
— Я не могу вам помочь, — сказал я. — Я всего лишь ученик в начале пути.
Сомасундарам грустно кивнул и тихо спросил:
— Как изменить карму деревни?
Вот так же совсем недавно я вопрошал Учителя и услышал в ответ: «Есть только один путь, но ты должен найти его сам... Есть только один путь... Узнай сам», — звучало в моем сознании. И вдруг, словно холодный ветер ударил в лицо среди жаркого вечера, — я постиг ответ.
— Я знаю, как можно изменить карму деревни! — воскликнул я.
Глаза Сомасундарама впились в меня, как вылетевшие из темноты горящие стрелы.
— Мы приходим на свет, не умея ничего, лишь наши родители учат нас возделывать землю и управлять волами. Также и кшатрии не от рождения умеют владеть мечом и конем. Значит, меж нами нет непреодолимых стен, мы тоже можем научиться сражаться. Можно научить крестьян сражаться против кшатриев! Да, вы должны сражаться. Этого не ждут воины раджи, это противоречит вашей дхарме, но это единственный путь отстоять урожай.
Недоверие сменилось на лице Сомасундарама выражением суровой решимости.
— Спасибо тебе, дваждырожденный! Ты дал мне надежду. Я и сам бы должен был принять это решение. Я собираю общину...
Под вечер, на закате солнца, когда крестьяне вернулись с полей и жара спала, мужчины — все полноправные члены общины собрались на центральной площади деревни. Сидели вокруг костра прямо на песке, хранившем тепло дня, и говорили, спорили до хрипоты. И чем больше говорили, тем больше я понимал безнадежность задуманного. Возбуждение ожидания сменилось у меня удивлением, разочарованием, а потом и отчаянием. Старики просто не верили, что возможно пахарю сменить мотыгу на боевой меч.
— Пусть скажет молодой отшельник, — крикнул кто-то.
Я встал, вышел на середину круга и сказал:
— Именно потому, что сам человек — деятель, люди славят его, когда он добивается успеха в делах, и порицают при неудаче. Разрывая землю плугом, мы разбрасываем семена и потом ждем дождя. Если засуха уничтожает посевы, мы в этом не повинны. Если бы мы только приносили жертвы богам и умоляли их даровать нам урожай, то поля наши были бы вечно голыми. Когда делу и начала не положено, то и плодов не будет, — так говорил я, не понимая, откуда берутся слова, в каком-то исступленном вдохновении, рожденном радостью собственного прозрения.
Я говорил, площадь молчала. Я не мог заставить крестьян прозреть. Они смотрели на меня со страхом и удивлением. За время жизни в лесу я успел забыть, как выглядели глаза моих земляков. И я вдруг ясно осознал, что уже никогда не смогу вернуться к простой жизни своей общины. А что дальше? Неужели впереди у меня только лесная хижина?
— Мы не можем сражаться с кшатриями,— говорили мне старики. — Ты — брахман, попроси богов о спасении.
— Жрецы могут пытаться умилостивить небожителей. Но изменить поток реки жизни, прервать цепь поступков и воздаяний даже боги не в силах, — сказал я и удивился, откуда я это знаю.