Поздно вечером пигмеи при свете свечи рассматривали журнал «Вокруг света». Особо их заинтересовали фотографии всадников. Машины, корабли и большие дома они оставили без внимания...
...Сегодня ночью проснулся от криков, доносящихся с улицы. Расстегнув полы палатки, увидел толпящихся вокруг пигмеев: они принесли показать детеныша макаки, которого вождь Пеке сбил с дерева тупой стрелой. Маленькая рыжая обезьянка выглядела довольно бодро, и я сказал, что выменяю ее на что-нибудь и увезу в Россию, а о цене договоримся завтра. Однако утром выяснилось, что обезьянка внезапно почувствовала себя плохо и ее за завтраком съели...
Сегодня днем вернулся Влад с проводниками и принес долгожданную провизию (рис, маниок, бананы). Как нельзя кстати, ибо последний кусок тухлого кабана мы с Шабаном съели еще вчера утром. Помня о случае в Луэ, выдачу продуктов мы взяли в свои руки, готовили же по-прежнему проводники...
...Утром пошли с пигмеями на охоту. Участвовало шесть человек, Шабан, Влад и я были наблюдателями. Пигмеи довольно быстро выследили макаку, и один из них попал в нее отравленной стрелой. Затем все охотники окружили дерево, на котором она сидела, и стали ждать. Минут через десять мертвая обезьяна упала на землю: оказалось, что Пеке (это он отличился в меткости) попал ей в самый кончик мизинца на левой руке. Мы подивились смертоносной силе яда — ведь это был большой самец весом около 15 килограммов. Пеке взвалил трофей на плечи, и все отправились в обратный путь.
Охота заняла не более двух часов, и уже к полудню добытчики, под радостные крики соплеменников, вернулись в деревню. Обезьяна была тут же разделена поровну между всеми участниками охоты. Вождю, по обычаю, кроме порции мяса досталась и голова, нам тоже кое-что перепало, так что на ужин ели маниок с тушеной обезьяниной (или «макачиной»? Не знаю, как сказать лучше).
Вечером, по случаю удачной охоты, все племя (и пигмеи, и банту) устроило праздник — сначала под навесом, а потом прямо на площади. Вовсю трудились тамтамы, трещотки, еще били по канистре, играли на сделанных два дня назад примитивных гуслях. Кстати, часть песен, как и в деревне Луэ, были религиозными. Сами же пигмеи и банту называли себя протестантами, за исключением Флаве-католика и Абду, который считал себя мусульманином, что, впрочем, не мешало ему вместе со всеми истово креститься.
...После завтрака отправились на речку проверять свою сеть. Она, как и вчера, оказалась пустой; Итури — вообще довольно бедна рыбой. Возвращаясь обратно, мы попробовали «выжать» из нашей пироги максимальную скорость. В результате, сильно разогнавшись, не смогли вписаться в очередной поворот извилистой протоки и, пытаясь избежать столкновения с колючим кустарником, слишком накренили наше суденышко. Пирога тут же черпнула одним бортом, потом другим и моментально пошла ко дну. К счастью, глубина в этом месте оказалась небольшой, по пояс, и после короткой задержки мы продолжили путь.
Вечером возвратившиеся с охоты пигмеи принесли попавшего в ловушку олененка-вьяндже, половину которого нам удалось выменять на кусок веревки...
...Ночью был страшный ливень, и утром оказалось, что все лужицы вокруг Менданы разлились, образовав сплошное болото. Наша деревушка превратилась практически в остров, покинуть который раньше завтрашнего дня не представлялось возможным.
Пигмеи весь день готовили яд и новую партию стрел для завтрашней охоты. Старик Чимуньонге, местный шаман, несколько часов подряд курит свою бамбуковую трубочку — видимо, договаривается с духами об удачной охоте...
...Ночью вышел из палатки и тут же почувствовал как кто-то, размером с майского жука, запрыгнул мне на ногу, пребольно укусил и исчез. Нога всю ночь болела, а к утру распухла.
Вообще похоже, что насекомые здесь рождаются только для того, чтобы побольнее укусить или хотя бы напугать.
Вчера вечером, например, мы с Владом сидели на циновке и спокойно ужинали, наблюдая, как охотники-муравьи ловят ночных мотыльков, слетевшихся на свет свечи. Вдруг под циновку проскочила огромная сколопендра, которая последующие полчаса постоянно выскакивала из своего убежища и бегала между кружками. Наконец она забежала на руку Влада, изловчившись, перепрыгнула на мою ногу, после чего, подняв панику за нашим «столом», скрылась в темноте.
За дни, проведенные в Мендане, мы сдружились с людьми племени и стали терять ощущение времени. Казалось, что с момента нашего появления в деревне прошло много лет. Может потому, что каждый день был похож на предыдущий.
Так, с утра мужчины обычно готовили яд и строгали стрелы, женщины плели циновки и толкли плоды нгазе, старик Чимуньонге курил трубку. Днем пигмеи шли на охоту и, если она была удачной, вечером устраивали танцы. И так день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом; пока в один прекрасный момент все племя не покинет деревню и не перекочует на другое место, где все повторится сначала.
Сроки нашей экспедиции давно истекли. В середине августа мы покинули Мендану и тронулись в обратный, нелегкий путь. Впереди еще будет 200 километров пешего похода, конфликты с заирской полицией и переход границы, путешествие по Уганде и Кении автостопом и поездка к воинственному племени борона.
Ничего этого мы еще не знали, когда прощались с гостеприимными жителями Менданы, вышедшими проводить нас до самой реки. Однако, глядя на встревоженные лица пигмеев, провожавших нас, как собственных сыновей, мы поняли, что есть на этом Черном континенте, по крайней мере, деревня, где нас любят и ждут.
Анатолии Хижняк / фото участников экспедиции
Земля людей: Гора веры и надежды
Уже полтора века сюда стекаются тысячи и тысячи людей.
Что ишуг они здесь и что находят?
В Литве, в двенадцати километрах от города Шауляй, на шоссе Шауляй — Рига сложился своего рода заповедник духа. Это уникальное место на земле — Гора Крестов. Она не выше трехэтажного дома и размером с футбольное поле. Это не кладбище, здесь никто не похоронен, но вся гора словно проросла крестами. Это — памятные и обетные кресты — их десятки тысяч! Их ставят в память об убитых на войне, о замученных и погибших в лагерях, о пропавших без вести и — с просьбой о помиловании заключенных, о выздоровлении, о благополучии семьи; ставят кресты и в память о событиях счастливых. Кресты и знаки, столбы, каплицы (католические часовни — А.Ф.), скульптуры, распятия, иконы, картины на темы священной истории, но, пожалуй, самое потрясающее - это бессчетное количество крестиков, иконок, четок, которыми увешаны кресты большие. Их оставляет каждый, кто приходит в этот храм под открытым небом.
В древности здесь был замок, упоминаемый в хрониках XIV века. И, по-видимому, Гора Крестов вобрала в себя старинную традицию ставить придорожные и приусадебные кресты и каплицы. И если первое упоминание о Горе относится к 1850 году, то к началу нынешнего века она была уже широко известна. Однако судьба этого святого места оказалась драматичной. С послевоенных лет, когда стали появляться памятные знаки с описанием судеб арестованных, разоренных, расстрелянных людей, на Гору началось гонение. А в 1961 году властями было принято решение покончить с этой «народной летописью» навсегда. Мощные бульдозеры смели все реликвии Горы (они были сожжены, разбиты, свезены в утиль), и несколько лет Гора строго охранялась. Здесь планировалось даже создать искусственный водоем. Однако время шло, наступали другие времена — и за короткий срок Гора снова обрела прежнее величие. Теперь здесь представлены все конфессии.
Гора является археологическим памятником: она — один из 600 зарегистрированных курганов Литвы.
Гора Крестов — это и музей народного творчества; большинство предметов выполнено руками непрофессионалов, но есть и образцы подлинного искусства. Сюда привозят гигантские кресты, для установки которых требуется трейлер и специальный кран-подъемник; люди разных профессий, возрастов и убеждений привозят и небольшие памятные знаки. Есть здесь и крест с распятием, установленный самим папой римским Иоанном Павлом II во дни посещения им Литвы...
Проходя лабиринтами памяти, многое прочувствует идущий: он ощутит себя частью великого человеческого братства. Сюда приходили люди в прошлом, сюда приходят сегодня и, когда минует наше время, придут новые поколения. Здесь духовные стремления людей сливаются в единую и возвышенную мечту о том, что каждая жизнь прожита не напрасно, что память об умерших — вечна, что оставшиеся в живых сохранят традиции и веру.