Новая Венеция состоит из водной голубизны и цветущей зелени, в которой спрятаны не похожие друг на друга «дворцы и замки» берлинских жителей.
Наша лодка-вездеходка движется и по озерной глубине, пробирается, почти касаясь берегов в узости каналов, чуть не скользит днищем по песчаным отмелям и снова вырывается на широкие просторы.
Идем по реке Даме, проходим мимо Тростникового острова, оставляя уходящий направо Тельтов-канал, не задерживаемся у зеленых берегов Грюнау и Каролинерхоф.
Наш пароходик не спеша режет мелкую волну, а слева и справа по борту идет привычная речная жизнь: проносятся моторки, неслышно скользят яхты, стремительно мчатся байдарки и «академички», четверки и восьмерки, с катеров рыбаки забрасывают спиннинги. Иногда приходится посторониться - на нас развернутым строем идут катера: проходит учение полицейских судов. Позади остаются фабрика по изготовлению красок и пивной заводик «Источник медведя», а вот — электростанция, еще дальше — красивый силуэт кирхи на Рыбачьем острове.
Но надо сказать, что из всех водных пространств самое впечатляющее Большое Мюгельзее, «берлинское море», горизонты которого уходят от городской окраины к лугам и лесам противоположного берега, где на горе высится смотровая башня.
А где же здешняя Венеция? Чтобы попасть туда, надо проплыть через все Зедензее и углубиться в чащи Рансдорфа, где следует медленно пробираться по Гезенер-каналу и Альтер Шпрееарм (Старому рукаву Шпрее), чтобы не спугнуть диких уток и лебедей, не помешать бесшумно планирующим за добычей серым цаплям, а главное — не нарушить покой отдыхающих здесь тысяч городских жителей. Но прежде чем окончательно поддаться чарам Берлинской Венеции, хочу сделать немаловажное историческое объяснение тому, как воплотилась «немецкая мечта» на этом кусочке земли. Между прочим, один из участков Венеции так и называется — «Идиллия».
Вернемся в прошлый век, когда врач Даниель Готлиб Шребер прибыл в Берлин из Лейпцига и возглавил лечебницу для инвалидов с врожденными пороками. В личности Шребера нас привлекает в данном случае не медик, а социальный реформатор. Еще в середине XIX века он выдвинул идею «второй счастливой жизни всех тружеников», но не в загробной жизни, а на этой грешной земле. Свою, пусть несколько утопическую, мечту он пробивал с завидным упорством, добиваясь, чтобы рабочие, проводя всю неделю в грязных пыльных цехах, могли отдыхать от тягот жизни на природе, чтобы хилых, бледных детей городских трущоб оздоровляли солнце, воздух и вода, закалял спорт на воде. Реальное осуществление своей идеи Шребер видел в выделении — из государственных земель — дачных участков, пусть крохотных.
Мечта эта получила свое название: «садики Шребера» или «кукольные домики». И она начала осуществляться с прошлого века, и особенно в 20-е годы, и даже во время рейха, тем самым подчеркивая, что режим не только национал-, но и социалистский.
Во времена ГДР в цветущих домиках Рансдорфа начался настоящий бум, оживление строительства здесь можно лишь сравнить с золотой лихорадкой на Клондайке.
Вторгаясь в природу, человек подчас губит ее красоту, а в районе Рансдорфа неповторимые ландшафты реки, петляющие среди зелени полей и лесов, живописные заливы и заросшие тростником бухточки — только выиграли от присутствия человека, который, казалось, решил не ударить в грязь лицом перед величием природного храма, а своим трудом постарался оттенить его совершенство...
Когда наш «дампфер» чуть не терся бортами о берега узкого канальчика, а я во все глаза смотрел на разнообразие дач, домиков, садиков, живых изгородей и клумб, нам не встретилось даже двух похожих коттеджей. Мне даже показалось, что строители задались целью не обеднить здешнюю природу, а выдумкой превзойти ее.
Проплывают мимо низкие зеленые берега, и кажется, что перед тобой сменяются кадры жизни, которая совсем не прячется от чужого глаза. Разноцветные кукольные домики и крошечные садики пустынны (будний день — хозяева на работе), никто не сидит на скамеечках, не высаживает цветы, не заводит моторки у причалов. Лишь в одном дворике хлопочет, несмотря на мелкий дождик, совсем обнаженная хозяйка. (Нудизм давно в моде у немцев.)
Когда часами смотришь на яркий калейдоскоп сменяющихся причудливых архитектурных форм, кажется, что чья-то безудержная фантазия перенесла тебя в волшебный город, словно ты заблудился между ажурных башенок и крылечек, среди воздушных беседок и цветных витражей террас и замер в ожидании хозяев этих китайских, арабских, индийских и не знаю еще каких крохотных дворцов, готовясь к встрече с халифами и раджами в цветастых халатах и чалмах.
На самом деле — здесь отдыхают в свободное время труженики большого города, стараясь нехитрыми удовольствиями от общения с природой скрасить будни.
...В районе Тенайхе, что в переводе значит «Красивый дуб», на улочке Поэтов я побывал в гостях у старой знакомой Лолы Дебюсер в маленьком домике на небольшом стриженном участке с аккуратными кустами и даже двумя грядками для зелени. За столом собралась вся семья. Стояла миска с картофельным салатом, на блюдах — груды овощей и сосисок с красной капустой. Я с легкой завистью смотрел, как веселятся и отдыхают эти дружные люди, и думал, что старому мечтателю Шреберу в свое время пришла в голову совсем неплохая мысль...
Берлин,
Владимир Лебедев, наш спец.корр. / фото автора
Дело вкуса: Мужчина должен съесть айсбайн
Друзья пригласили меня в ресторан: с некоторыми из них я не встречался очень давно, и беседа предполагалась обстоятельной. Поэтому хозяева хотели выбрать что-то уютное и с хорошим столом.
Берлинцы могут есть в любое время суток, но обычно едят три раза в день. Правда, после основательного завтрака (это святое для немцев) — фрюштука, на который вам предложат колбасу, сыр, яйца, конечно, масло и конфитюр, можно продержаться и до вечера. В кафе подают завтрак до 16 часов.
Дальше наступает время обеда — миттагсэссен, когда подают суп или второе (редко, кто ест и то, и другое). Конечно, обед заканчивается доброй кружкой пива. Но не возбраняется днем перехватить и на ходу пару сосисок — братвурст или боквурст.
Вечером приходит время ужина — абендброта, когда предлагают холодные закуски, салаты, бутерброды. И можно, при желании, опять пропустить «кляйнс бир» — маленькую кружечку пива.
Сейчас у немцев принято ходить в иностранные рестораны. Берлин всегда был городом-космополитом, и его кухня испытала на себе множество влияний.
Я тоже люблю экзотику. Уважая традиции страны, где меня принимают, я предложил пойти в обычный немецкий трактир с национальной кухней. Стали выбирать: хорошо побывать в ресторане с эльзасской кухней, где подается открытый пирог; можно отправиться в ресторан с органом (единственный в Берлине), где готовится нежнейшее мясо цыпленка, вымоченного в молоке; неплохо также отведать в старинном ресторане с высоким потолком, поддерживаемым черными балками, фирменное блюдо — тафельшпиц: нарезанное тонкими кусками вареное мясо с овощами и соусом с травами.
Я выбрал простой недорогой трактир, где побывал еще в мой первый приезд в Берлин.
Мы идем по Сиротской улице и прямо упираемся в крепостную стену. В эту старую городскую стену в два человеческих роста как бы встроен трактир «К последней инстанции». Вот краткая история такого странного названия.
Немного дальше на Литтенштрассе — городской суд. Он здесь был давным-давно, еще в XVI веке. Так вот перед тем, как предстать перед судилищем, вызванные обязательно заходили в сей трактирчик, чтобы облегчить душу, поплотнее набив желудок.
Я заглядываю в окна со ставнями, вижу деревянные столы, покрытые белыми бумажными скатертями, крепкие стулья с высокими спинками, а у двери на улице меню: картофельный салат, всякие колбасные и ветчинные деликатесы. Наконец, я вижу: «Eisbein — DМ 20,5».