Выбрать главу

Через несколько километров горы постепенно начали отступать от дороги, а вместе с ними и леса. Пейзаж стал ровнее, деревья уступали место густым, высоким травам и тростникам, в три-четыре раза превышающим рост человека. Равнина местами простиралась далеко, до самого горизонта, где теперь притаились горы. То была равнина тростников, славившаяся большим количеством тигров, которые часто нападали на людей.

— Больше здесь нет тигров, — с удовлетворением сказал мне Тунг. — Есть солдаты!

И потом объяснил:

— Армия занимается на этой равнине животноводством, скот мы получили из Монголии. Солдаты истребили тигров.

Дальнейшая наша езда была погоней за солнцем. Нам необходимо было достичь Мок Чау еще засветло. Но уже опускались сумерки, когда мы въехали в пояс леса, за которым был расположен городок. Сверчки и еще какие-то лесные создания поднимали неописуемый шум и гам в джунглях, полных жизни. Когда мы достигли Мок Чау, жизни там уже не было. воцарилась глухая ночь и, хотя часы показывали только семь вечера, в домах — ни огонька.

Ожидая ужина, я решил сменить фотопленку. Аппарат новой марки я приобрел недавно. При тусклом свете керосиновой лампочки я никак не мог заложить катушку. В конце концов Тунг и Дьен взяли это дело в свои руки. Минуту, две Дьен присматривался к аппарату спокойным, умным взглядом. Потом тонкими пальцами открыл какую-то защелку, нажал где-то кнопку, и аппарат тотчас же повиновался.

Две встречи

Начинался мой новый день во Вьетнаме. Мы тронулись в путь с первыми лучами солнца. Снова кругом громоздились горы и по обе стороны дороги тянулись джунгли. На далеких склонах появились лысины. Они выдавали присутствие мео.

И снова, как накануне, я увидел растущие возле дороги дикие бананы. Это начинало меня все больше удивлять. А когда на каком-то склоне в безлюдной глуши я рассмотрел чащобу плюмажей — листьев, мне стало ясно: ничья человеческая рука не сажала их тут. В этих лесах росли настоящие дикие, а не одичалые бананы!

Во всех моих тропических путешествиях бананы играли немалую роль. Они были важным источником питания и спутниками многих ярких впечатлений. Всюду, где я посещал жилье человека — в Южной Бразилии, в бассейне Амазонки, на Мадагаскаре, на Мартинике, на Таити, в Гвиане или Мексике, — всюду рядом с хижинами даже самых диких племен росли бананы, посаженные человеком. В тех странах они дарили людям плоды, а во многих районах и вообще были единственным продуктом питания. Они обильно плодоносили и росли везде, лишь бы было сыро и жарко. Даже нищий мог насытиться ими. Я относился к ним с благоговением. Я наслаждался их красотой, ценил их полезность и всегда любил бананы.

И вот эта неожиданная встреча! Я увидел предмет своей давней любви на его родине.

Это вообще было утро трогательных встреч. Спустя час после выезда из Мок Чау я не без волнения приветствовал еще одну знакомую. То была сосна. Дорога извивалась по крутым горным склонам. Мы находились на высоте значительно большей, чем тысяча метров над уровнем моря, а тут рядом с дорогой вдруг... сосны!

Они стояли группками, выделяясь среди других тропических деревьев, почти утонувших в непроходимой чащобе. Конечно, они принадлежали к какому-то местному виду, но расположением ветвей и формой хвои напоминали наши польские сосны.

Почти у самой дороги, вблизи хижин, я заметил маленькие лавчонки. На кое-как пригнанных досках, затененных козырьком, лежали фрукты и овощи — преимущественно бананы. К доскам были прибиты листки бумаги с ценой. Кто хотел взять овощи или фрукты, брал их и оставлял нужную сумму. Ларьки эти свидетельствовали о царящей здесь честности.

Мы остановились возле одной из таких лавчонок, чтобы запастись бананами. Рядом с дорогой текла Нам Сап. В то время как мои друзья занимались покупкой, я пробрался сквозь прибрежные заросли и спустился к самой воде. Лесных пиявок, так осточертевших мне в пути, здесь, по счастью, не было.

Мне хотелось удостовериться, много ли в Нам Сап рыбы. Изумительно прозрачная вода позволяла хорошо видеть дно, а над ним плавало довольно много рыбин величиной в ладонь.

Минуту спустя из-за поворота реки выплыл мальчик. Он был один на плоту и со всего размаха отталкивался неимоверно длинным шестом. Мальчик пел — вернее, тихо покрикивал. На душе у него, видно, было легко и весело. Джунгли подавляли маленькую фигурку юного таи своим величием. Но в нем чувствовалось столько подкупаю-

(Окончание см. на стр. 45)

Изумруд Турфана

Окончание. Начало № 10.

Развалины Идикут-Шари

Этот город сменил много названий. Уйгуры называли его «Идикут-Шари». Монголы именовали его «Хара-Хото» — «Черный город»; китайцы — «Хо-чжоу» — «Огненный город». Назывался он и Гаочаном — по имени государства, столицей которого был.

Его руины примыкают к большому селению Астана. Высокие, обгрызенные временем крепостные стены четко рисуются на фоне синего неба.

Мы подъезжаем к воротам, и наш автомобиль кажется в их арке крохотной букашкой. Позади нестерпимо пылают раскаленной бронзой «Огненные горы» — Хояньшань.

Внутри крепости высятся остатки ступ — древних памятников буддизма, по легендам служивших вместилищем праха Будды. Расстелив на одной из ступ полотнище алого шелка, снимаем найденные в городе монеты с гордым профилем Артаксеркса, повелителя древнего Ирана. Эти монеты крестьянин нашел в земле у Астаны. Они свидетельствуют о былых торговых связях Идикут-Шари с Западом.

Еще и сейчас живут предания, что город опустел, когда буддизм сменился мусульманством. Буддийские храмы стояли лицом не в ту сторону, которая предписана законом Магомета, И население, принявшее новую веру, покинуло город.

Насколько верна такая версия, нам судить трудно. Но в городе действительно нет следов завоевателей. Высокие толстые стены, огромные ворота и массивные башни хорошо сохранились до наших дней, хотя сложены были из земляных глыб. Внутри крепость разрушена не временем, а мотыгами крестьян Астаны, растаскивавших стены и дувалы на удобрение для полей. Сейчас город объявлен Народным комитетом Турфана заповедным и охраняется как памятник старины.

Астана — большое селение. Его узкие улицы местами на высоте крыш перекрыты соломенными циновками, дающими густую тень. В сонной тишине жаркого дня слышно, как ухают дикие голуби да бормочут у обочин дороги арыки.

Проводник уверенно ведет наши машины по лабиринту пыльных переулков и останавливает их у ворот, замкнутых большим висячим замком. Затем он куда-то уходит, а на смену ему сбегается толпа мальчишек.

Усевшись на ступеньку перед окованными медью воротами, мы ждем. Ждут и мальчики. Наконец появляется проводник. С ним — одетый в длинный черный халат белобородый старец.

Старик, степенно протягивая всем руку, произносит традиционное приветствие:

— Салям алейкум...

Потом, достав ключ, который смело мог бы конкурировать с ключом от средневековых городов, отпирает замок. Ворота раскрываются, и в них с визгом врываются тихо ожидавшие этого момента мальчишки. Окутанный облаком пыли старик что-то кричит, но мальчишки его не слушают, бегая по двору.

Хранитель мавзолеев по профессии кузнец, и теперешняя его обязанность — что-то вроде общественного поручения. Мы стоим у усыпальниц последних правителей Турфанского княжества. Хранитель рассказывает, что по пятницам сюда съезжаются верующие мусульмане. Правда, говорит старик, сейчас интерес к молитвам уменьшился, особенно в те дни, когда приезжает кинопередвижка.