Я позволю себе процитировать некоторые конкретные факты, выборочно приведенные в тезисах: «Перед началом строительства Гиндештского комбината хлебопродуктов на выделенной площадке сектор археологии Академии наук производил раскопки стоянки палеолита; в Каушанах раскопаны два больших кургана на средства расширяющегося консервного завода; в Оргееве на средства межколхозного откормочного пункта проведено исследование трех курганов». И никого уже не удивляет это, казалось бы, несовместимое соседство в научных отчетах и сообщениях — комбината хлебопродуктов со стоянкой каменного века.
...Я помню неторопливые переговоры на высшем уровне в Алчедаре, которые велись между доктором наук и председателем колхоза, на чьих землях разведкой были обнаружены следы крупного славянского поселения. Дипломатическая платформа председателя была непогрешимо проста — мне надо кормить людей (и вас, археологов, между прочим), и просто нельзя мне, крестьянину, бросаться землей, годной под работу. И столь же неторопливо-рассудительны были слова нашего шефа о том, что не хлебом единым жив человек. И хотя оба понимали, что выход из положения есть, мало того, он уже потаенно известен каждой из договаривающихся сторон: археологи будут начинать свои раскопки лишь глубокой осенью, после сбора урожая, а председатель побережет эти земли весной от плантажного плуга, — как и полагается крепким, по-настоящему радеющим за свое дело хозяевам, они вели переговоры долго, уточняя в атмосфере дружеского и умного доверия все детали будущего неписаного договора. Это была конференция сторон, равных по своему полномочию перед историей. И когда на сбереженных колхозом землях была найдена первая в Молдавии древнерусская металлургическая печь, которая увенчала многолетние поиски экспедиции, в научной публикации с глубокой признательностью была особо отмечена заслуга колхоза...
2
Бырня откровенно гордился своей экспедицией. Он врезался в экспедиционные заботы, наслоившиеся за два дня его отсутствия, как ледокол в молодые льды, он разваливал их на несерьезные обломки, которые, в свою очередь, буквально на глазах истаивали естественной смертью. Такими раскопками действительно можно было гордиться. Семьдесят человек — шеренга за шеренгой — углублялись в землю. Первая шеренга снимала самый верхний слой и переходила дальше, на нетронутую целину. Следующая за ней углубляла на штык раскоп. Для спешной газетной информации общий вид раскопок можно было бы сравнить с лестницей, уходящей в Подземелья Истории. Шеренги, продвигаясь, оставляли за собой на вылизанной поверхности отдельные скопления камней, непонятные на первый взгляд, аккуратно подровненные возвышения — все то, что вскоре превратится в остатки древних очагов, землянок, строений Старого Орхея.
Старый Орхей — многослойный памятник. За этим понятием всегда скрывается хаотическое нагромождение врезанных друг в друга веков и культур, приводящее в отчаяние первых исследователей. Сейчас на археологической карте Орхея относительное благополучие. Отмечены следы стоянки древнекаменного века, остатки скифского и славянского городищ; безошибочно узнаются в раскопе слои древнерусского, золотоордынского и молдавского городов, раскопана и отреставрирована каменная цитадель XV века; примерно намечено, где стояла деревянная стена древнерусского города; на девятьсот метров прослежены мощные земляные валы и проведены обмеры средневековых монастырей, вырубленных в скале над Реутом, притоком Днестра, охватывающим с трех сторон Орхейский мыс.
...Святой в экспедиции послеобеденный час Бырня пожертвовал мне на экскурсию по Орхею. Мы прошли безлюдной по рабочей поре улицей Бутучен, красивого, по-молдавски опрятного села с разноцветными, до блеска ухоженными домами («Здесь хотят живой этнографический музеи учредить — в придачу к Орхею; здоровая мысль!»), и с гребня каньона, вырытого Реутом, неприметными каменными ступенями спустились ко входу в пещерный монастырь, венчающий весь заповедный орхейский пейзаж. Коричневая вода Реута была недвижна, а берег измят острыми овечьими следами. Библейская жара загнала овец под ненадежную тень скального монастырского навеса. У Бырни оказались какие-то свои хозяйственные разговоры с пастухом, сидевшим в позе праотца рядом со своим стадом. В одиночестве облазив таинственные пещеры со следами копоти — конечно же, древних костров — на сводах в тщетном желании простучать хоть какой-нибудь подземный ход, прокрутив в воображении неторопливые картинки из жизни монахов, согбенных пещерными сводами своих жилищ (легенды, наверное, были где-то рядом), я снова спустился к овцам. Мы легли с Бырней в траву и начали мечтать вслух.